Анжела Ламберт - Загубленная жизнь Евы Браун

Конечно, он мог опасаться, что Магду не обманет его напыщенный вид и она разглядит неуклюжего провинциала за маской самоуверенного выскочки. Но, как всегда, важнее была другая, глубинная причина: постыдный секрет Гитлера, чей род запятнан кровосмешением и слабоумием. Он один знал, что на самом деле препятствует его браку. У него были все основания не связываться с блестящей дамой света и предпочесть ей простую мюнхенскую девочку. Надеялась ли Магда Квандт, что Гитлер прельстится ею, и если так, то собиралась ли лишить своей благосклонности вероломного распутника Геббельса? Многие сподвижники Гитлера считали, что она влюблена в него и вышла за Геббельса, только чтобы оставаться подле фюрера, но это слишком простое объяснение. Помимо того, что и она и Йозеф имели скрытые мотивы — каждый извлекал выгоду из общественного положения другого, — их брак основывался на взаимной любви и сексуальном влечении. Свадьба состоялась 19 декабря 1931 года. Гитлер присутствовал в качестве свидетеля. С этого момента он все время держался от Магды Геббельс на безопасном расстоянии, наслаждаясь ее обществом как доброго друга и несравненной хозяйки приемов, но помня, что ее одержимость им легко может перерасти в истерию (а о женской истерии он знал предостаточно).

Следующие месяцы Геббельсы вели себя, как помешанные друг на друге новобрачные, что чрезвычайно раздражало их друзей. Путци Ганфштенгль язвительно заметил: «Магда кличет: «Ангел мой!» — и кто же выскакивает из-за угла, как не дьявол собственной персоной, даже козлиные копыта у него имеются».

Роскошные апартаменты в доме № 3 на Рейхсканцлерплатц превратились в салон Гитлера, и в скором времени Магда Геббельс взяла на себя обязанности официальной хозяйки его приемов. Ее даже почти что признавали первой леди Германии, хотя по праву звание принадлежало Эмми Геринг, поскольку ее муж стоял в партийной иерархии выше Геббельса. Статная Эмми, бывшая актриса, не обладала светским лоском Магды, однако разделяла ее страсть ко всему величественному. Женщины на «Горе» даже иногда называли ее за глаза «королевой-матерью». Предполагаемое соперничество между двумя женщинами порождало бесчисленные толки среди тех, кто любил посплетничать о Гитлере, но ни Эмми, ни кто-либо другой не пытались всерьез равняться с фрау Геббельс. Белла Фромм, берлинский репортер светской хроники, писала: «Эмми не интриганка, а добрая женщина и прекрасная мать… Ее чудесные светлые волосы заплетены в толстую косу, уложенную венцом вокруг головы, ее большие голубые глаза излучают нежность и покой. Она любит носить просторные платья, которые делают ее еще круглее и пышнее… Полная противоположность Магде Геббельс, тощей, злонравной стерве».

Магда стала бесценным приобретением для фюрера — это была, возможно, единственная женщина, чей ум и суждения он принимал всерьез. С течением лет ее верность и преданность не поколебались ни на йоту, но она то и дело отпускала обидные колкости в адрес его приспешников и особенно их напыщенных жен. Любовницу Гитлера она презирала и открыто унижала. Как-то раз, рассказывает Путци Ганфштенгль:

Ева приехала на нюрнбергский партийный съезд в очень дорогой шубке. Магда Геббельс, считавшая, что это ей, и ни одной другой женщине, Гитлер должен оказывать внимание, имела неосторожность обронить пренебрежительное замечание, которое привело фюрера в ярость. Магде отказали от канцелярии на несколько месяцев. Гитлер вознаграждал ее [Евы Браун] преданность своим покровительством.

Ева провела большую часть лета 1935 года в Бергхофе. К тому времени она уже успела полностью осознать, какую угрозу представляет Магда Геббельс. Она ездила с семьей и Гертой в Баден-Баден и Бад-Шахен, где между «лечебными процедурами» каталась на водных лыжах. Ева никогда не упускала случая заняться спортом, особенно новым.

В Бергхофе Ева благоразумно выказывала почтение Магде, зная, что враждовать с ней опасно. Однако значимым представляется тот факт, что в ее альбомах среди почти двух тысяч снимков, запечатлевших даже ненавистных ей людей — Бормана, например, — нет ни одной фотографии фрау Геббельс. Правда, однажды, согласно одной вполне правдоподобной истории, Ева отплатила ей той же монетой. Ева и фрау Геббельс, бывшая на последнем месяце беременности, находились одни в комнате. Магда сказала: «Фрейлейн Ева, завяжите мне, пожалуйста, шнурки. Я не могу наклониться». Ева позвонила в колокольчик и промурлыкала вошедшей горничной: «Не будете ли вы так любезны завязать шнурки госпоже?» И вышла из комнаты. Это был один из редких моментов, когда Ева выпускала коготки, и в данном случае вполне справедливо. Похоже, ее вообще раздражали беременные женщины. Фрау Винтер вспоминала, что к 1944 году «Ева сделалась очень своенравна, особенно с теми, кого считала слабохарактерными. Однажды в Бергхоф приехала фрау Борман, едва оправившаяся после родов. Она чувствовала себя неважно, но не могла пойти спать, пока не разойдутся гости. Ева попросила кофе, затем молока. Молоко ей не понравилось, так что пришлось Герде Борман идти за другой чашкой».

Гитлер позволял Еве больше, чем другим. Ей сходили с рук поддразнивания и упреки в его адрес, за которые Магду Геббельс или фрау Геринг отлучили бы от Бергхофа, по крайней мере, на время. Траудль Юнге пересказывает один такой эпизод. Ева показывала Гитлеру свои последние фотографии. Он начал тихонько насвистывать.

«Ты фальшивишь, — сказала она, — надо вот так». И насвистела правильную мелодию.

«Ничего подобного, у меня вышло вернее», — ответил фюрер.

«Спорим, я права», — поддела Ева.

«Ты же знаешь, что я не буду спорить. Все равно ведь платить придется мне», — справедливо заметил Гитлер.

«Ладно, давай послушаем пластинку, услышишь сам», — предложила Ева. Дежурный адъютант поставил хрупкую пластинку на проигрыватель, и оказалось, что Ева права. Она торжествовала.

«Да, ты права, — сдался Гитлер. — Неправ композитор. Будь он так же музыкален, как я, сочинил бы по-моему».

Мы все рассмеялись, но думается мне, что Гитлер вовсе не шутил.

То, что Ева порой дерзила ему, является доказательством не только их близости, но и подспудной борьбы за власть, лежащей в основе многих устоявшихся союзов. Умение поддерживать в нем интерес и постоянно оживлять отношения делает честь ее эмоциональной чуткости. Их интимный мир был куда сложнее, чем можно предположить, хотя Алоис Винбауэр подошел близко к истине, написав в мемуарах о семье Браун: «В отношениях Гитлера и Евы присутствовал ярко выраженный элемент игры — возбуждающей и дерзкой, в которую гордая и проницательная женщина умеет играть с наслаждением». Ева иногда использовала их собак в качестве предлога для этой игры, добавляющей пикантности в совместную жизнь мужчины и женщины, даже если мужчина — Гитлер. Они в шутку соревновались за первенство своих собак. Собаки не ладили между собой, рычали и дрались, так что в комнате могли находиться либо два скотчтерьера Евы, Негус и Штази, либо Блонди, но не все вместе. Терьеры Евы застывали, словно геральдические животные, по обеим сторонам ее кресла, в котором она сидела, поджав под себя ноги, пока Гитлер говорил или спал. «Любящий собак фюрер иногда был вынужден вступаться за свою драгоценную овчарку и смиренно просить: «Можно я приведу Блонди, только на минуточку?» Ева Браун выводила своих собак, и Блонди получала разрешение войти». Блонди была собакой одного хозяина, никогда не подводила Гитлера, и он ее обожал. И все же он позволял двум вредным черным собачонкам Евы сидеть в тепле, пока несчастная, недоумевающая Блонди тосковала на террасе Бергхофа. Подобная уступка с его стороны дорогого стоит. И в очередной раз доказывает недооцененную власть Евы.