Андрей Жуков - Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом

На страшном обвинении в предательстве, брошенном Леонтовичем в адрес Унгерна, следует остановиться поподробнее.

Весной 1916 года в России вспыхивает новая волна шпиономании, воплощением которой стало печально знаменитое дело жандармского полковника С. И. Мясоедова. Само же «мясоедовское дело» [13]стало следствием катастрофы 10-й русской армии в декабре 1914 года в Восточной Пруссии. В полной мере оценить масштабы этой катастрофы в Ставке, которую возглавлял дядя Николая II, великий князь Николай Николаевич-младший, оценить сумели лишь к лету 1915 года. Генерал А. А. Мосолов указывал в своих воспоминаниях: «Ставка выдвинула в свое оправдание две причины неудач: недостаток снарядов и германский шпионаж. Козлом отпущения стал военный министр Сухомлинов. Для подтверждения этих тезисов по требованию великого князя Николая Николаевича сменили военного министра… а для подтверждения версии о шпионаже был повешен жандармский полковник Мясоедов и начались ссылки лиц, носивших немецкие фамилии». Источником напряженности являлось и существование разногласий в высших кругах Российской империи о перспективах и целесообразности продолжения войны с Германией. В светских салонах Петрограда и Москвы вовсю циркулировали слухи о весьма активной деятельности так называемой партии мира, главной сторонницей которой якобы была сама императрица Александра Федоровна. С деятельностью «партии мира» соотносили имена военного министра В. А. Сухомлинова, министра внутренних дел H.A. Маклакова и Г. Е. Распутина. К группировке решительных сторонников продолжения войны, политически ориентирующуюся на Великобританию, принадлежали великий князь Николай Николаевич, московский градоначальник Ф. Ф. Юсупов-старший, отец будущего убийцы Г. Е. Распутина Феликса Юсупова-младшего. Не вдаваясь сейчас во все обстоятельства позорной и, как оказалось, трагической для России «мясоедовской интриги», приведем три свидетельства весьма информированных и компетентных людей, принадлежавших к тому же к различным военнополитическим лагерям.

Один из руководителей германской разведки полковник Вальтер Николаи писал в мемуарах: «Жандармский полковник Мясоедов был одним из лучших ее (русской секретной службы. — А. Ж.) представителей. Вынесенный ему во время войны смертный приговор за измену в пользу Германии совершенно непонятен».

Великий князь Андрей Владимирович, будучи лицом весьма пристрастным, ввиду теплых взаимоотношений с Николаем Николаевичем-младшим, тем не менее отмечал в своем дневнике: «К сожалению, ни следствием, ни судом новых фактов, освещающих это дело, установлено не было. Даже факт сообщения сведений неприятелю остался лишь в гипотезе… Конечно, все это бросило тень на Сухомлинова, который несколько лет тому назад горячо защищал Мясоедова от нападок Гучкова с трибуны Государственной думы».

Весьма осведомленный в различных подковерных интригах жандармский генерал А. И. Спиридович много позже напишет о «деле Мясоедова»: «С Мясоедовым расправились в угоду общественному мнению. Он являлся ответчиком за военные неудачи Ставки в Восточной Пруссии. О его невиновности говорили уже тогда… Но те, кто сделал «дело Мясоедова», и главным образом Гучков, были довольны. В революционной игре против самодержавия они выиграли первую и очень большую карту… Ставка шла навстречу общественному мнению. Слепая толпа требовала жертв. Слабая Ставка великого князя их выбрасывала, не думая о том, какой вред она наносит Родине».

К «делу Мясоедова», широко освещавшемуся на страницах российской либеральной прессы, оказался причастен и был осужден один из дальних родственников Романа Федоровича Унгерн-Штернберга. Вторая причина крылась в самом происхождении и в немецкой фамилии барона. Русские интеллигенты и либералы, после 1 августа 1914 года вдруг ставшие ревнителями «русской национальной идеи» и «всеславянского единства», обвиняли в прогерманских настроениях и тайной подготовке сепаратного мира даже императрицу Александру Федоровну. Столичная пресса вовсю бесчестила людей, носивших немецкие фамилии, то есть, объективно, наиболее преданных династии и престолу. На крайнюю опасность для государственного строя России разыгравшейся антинемецкой истерии указывал в служебной записке начальник Московского охранного отделения полковник А. С. Мартынов: «Такой взрыв (речь идет немецких погромах, прокатившихся по Москве летом 1915 года. — А. Ж.) может только оказаться репетицией для другого, настоящего и серьезного взрыва… Неудачи на войне ускорят ход событий и выдвинут в жизнь такие силы, о которых сейчас трудно предполагать. Совершающиеся события имеют большую важность, и трудно сказать, какие формы они примут». Именно на почве неуверенности и подозрительности, инспирированной определенными кругами в «высших сферах» и обильно сдобренной либеральным навозом, произрастали инвективы генерала Леонтовича.

Дикая и позорная выходка Леонтовича, оскорбившего боевого офицера, дворянина, георгиевского кавалера, вдобавок ко всему младшего по званию, получила, как говорится, «асимметричный ответ». Однако, по законам военного времени сотник барон Унгерн, применивший физическое насилие в отношении лица, старшего по званию, подлежал немедленному аресту и суду военного трибунала. В данном случае Унгерна спасло вмешательство генерала Безобразова, помимо прочего, бывшего председателем офицерской думы георгиевских кавалеров, человека, приближенного ко двору да и просто пользовавшегося в офицерских кругах большим уважением и авторитетом. Кроме всего данный инцидент наглядно продемонстрировал, что русский офицерский корпус постепенно утрачивал чувство корпоративной солидарности. Многие офицеры, в том числе и высшие, особенно из числа приближенных к столичным либеральным кругам (в том числе и думским), не гнушались сбором сплетен да и прямой клеветой в адрес своих товарищей по армейскому сословию. Это еще раз показало, на какой опасный путь встала ведомая закулисными кукловодами русская либеральная элита.

За отличия в делах против неприятеля в составе «Конного отряда особой важности» Унгерна награждают орденами Св. Станислава 4-й степени с мечами и бантом и Св. князя Владимира 4-й степени с мечами и бантом. 15 августа 1916 года Унгерн возвращается в свой полк и назначается в 1-ю сотню младшим офицером. Через две недели следует двойное производство в чин: 3 сентября 1916 года Унгерна производят в подъесаулы, а на следующий день — в есаулы. В это время 1-м Нерчинским казачьим полком уже командует барон П. Н. Врангель.

22 августа 1916 года в Лесистых Карпатах у высоты Дил 1-й Нерчинский полк прорывает оборону немцев и врывается в траншеи противника. Захвачено более сотни пленных, масса оружия, боеприпасов. В этом бою были ранены и командир полка, полковник барон П. Н. Врангель, и офицер 1-й сотни полка сотник барон Р. Ф. Унгерн. Оба они, несмотря на раны, остались в строю.