РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая

Затем наблюдатели установили, что близ этого дома, на его маленьком, заснеженном садовом участке нередко мелькают женские фигуры, иногда рядом с мужскими. И по прошествии еще трех суток полковая разведка пришла к выводу, что дом с мезонином в поселке Райаоки не что иное, как только что открытый офицерский публичный дом...

Около 18 декабря Рональду довелось выполнить одно особо секретное поручение капитана Шнурова, начальника дивизионной разведки. ПНШ-1 Рональду Вальдеку приказали переправить в тыл противника через наши и финские инженерные препятствия и минные поля советского агентурного лыжника-разведчика. Условия: его никто в полку не должен видеть, вопросов задавать ему нельзя, на оперативную карту этого маршрута не наносить, операция строго тайная. Возвращение разведчика на советскую территорию должно произойти примерно через неделю, в расположение другой части, очевидно, Второго полка, и посему этот вопрос Рональда Валь дека интересовать и беспокоить не должен!

В установленном месте, в полукилометре от Каменки, ПНШ-1 заметил среди сосенок на опушке невысокую фигуру человека в шапке и полушубке. Подошел, развернулся на лыжах, произнес пароль, услышал в ответ отзыв, произнесенный мягким женским голосом. Увидел серые глаза в темных ресницах, чуть выступающие скулки очень миловидного девичьего лица. К сосновому стволу были прислонены новенькие, будто прямо из Стокгольмского магазина лыжи со шведской пестрой этикеткой. Рональд был встречен очень дружелюбной улыбкой, в которой не ощущалось никакой конспирации и тайны! Он поклонился, жестом предложил спутнице тоже становиться на лыжи и даже помог затянуть крепления поверх меховых финских сапожек...

Путь предстоял им немалый, километров, по его подсчету, 18, причем накануне, по приказу Рональда, два сапера-разведчика проверили и расчистили среди лесной чащи проход через противотанковые и противопехотные минные поля, а далее разминировали узкий ход через финское поле. Этот путь начинался от стенки противотанкового рва, по которому надо было предварительно пробраться чуть не ползком, наискосок, пройдя метров полтораста по его дну, уже без лыж, держа их на весу.

Миновав чужое минное поле по узкому ходу-лазу, надлежало, согласно указаниям Шнурова, обойти финские надолбы, преодолеть ползком проволочные заграждения, принять у разведчицы ее русскую верхнюю одежду и проследить, благополучно ли она, уже в финском обличии, доберется до открытой чужой территории.

Весь этот сложный путь был проделан в молчании и окончился для Рональда маленькой неожиданностью, очень ему запомнившейся.

Потный и взволнованный, он запихивал в рюкзак ненужное более разведчице обмундирование — полушубок, шапку, какие-то мелочи... Почти в полной темноте, под хмурым, холодным небом, уже с рюкзаком на спине, он подошел к стройной тоненькой фигурке, напутствовать маленькую героиню последним рукопожатием. А та вдруг охватила свободной рукой его шею и крепко, долго поцеловала в губы, вырвала руку из его горячих ладоней, стала на свои шведские лыжи, легко заскользила по чуть обледенелой чужой лыжне, вероятно, ей знакомой... Рональд протащил свой рюкзак под проволокой, перебрался сперва в нейтральную, потом на родную территорию и вернулся в свой штаб заполночь.

Тем временем Рональдово донесение о хитром домике в поселке Райаоки дошло до начальства армейского. Военный совет армии утвердил решение произвести в ночь на 25 декабря мощный артиллерийско-минометный налет по этому объекту, в надежде накрыть одним огневым ударом целую толпу празднующих офицеров. Командирам средних и тяжелых минометных батарей, всей полковой и дивизионной артиллерии велено было неприметно произвести пристрелку реперов, чтобы уверенно накрыть цель внезапным и точным залповым огнем. Залп наметили на один час ночи. Отпустили на каждый ствол по три снаряда или мины...

Все это и осуществилось в один час ночи на первый день Рождества. В стереотрубах видели, как охваченный пламенем дом обрушился под сосредоточенными ударами артиллерии, но в наступившей темноте невозможно было установить, велики ли у противника потери. Это уж было задачей разведки.

Дивизия приказала: немедленно, ночным поиском, захватить языка!

...Две попытки (далеко не первые!) сделала Рональдова разведрота. Результат обеих попыток: два убитых, трое раненых на нашей стороне. Еще один ночной поиск устроили добровольцы 3-го батальона. Опять неудача. Над Рональдом стали опять собираться тучи — тон капитана Шнурова сделался угрожающим и зловещим.

Успех, неожиданный и, как утверждали злые завистники, незаслуженный, пришел к комбату-два, майору Казакову.

Глухой ночью в его траншею ввалился гость в финской солдатской шинели, с почтовой сумкой через плечо. Часовой увидел его уже в пяти шагах, причем гость пытался протереть запотевшие очки. На окрик часового и клацанье затвора он реагировал слабой попыткой удрать из окопа, но был тут же схвачен выскочившими из ближайшей землянки бойцами. Оказалось, у противника с вечера заблудился, разыскивая тропу к самому отдаленному окопу, солдат-почтальон. Когда днем пытались установить его маршрут по противотанковому рву, минным полям, проволочным заграждениям и ничьей территории, ни один смельчак-разведчик не брался совершить по этому маршруту обратное путешествие к финским траншеям.

Сумка почтальона содержала до сотни писем, вызывавших столь большое и жгучее любопытство у командования, что Рональду было приказано немедленно, лично, под охраной не менее чем двоих конвоиров-патрульных, доставить заветный трофей к начальству, в Песочное, куда за ним тотчас прибудет автомобиль из штаба армии.

Пока Уродов седлал лошадей, Рональд вытряхнул на свой рабочий стол все содержимое сумки, конечно, уже перерытой в батальоне. Увы, все до единого письма, открытки и квитанции были на финском. Рональд имел об этом языке самое смутное представление. Приходилось, не солоно хлебавши, расставаться с эдакой находкой, таящей, возможно, драгоценные сведения именно для переднего края. Ибо там, в штабах высших, в политотделах и газетных редакциях интерес к этому материалу будет чисто политический — ведь западная военная цензура мягче нашей и едва ли вымарывает жалобы из дому так же беспощадно, как цензура наша. Именно так оно потом и оказалось: Совинформбюро впоследствии еще года полтора печатало в сводках выдержки из этих финских писем, да и наш, дивизионный политотдел тоже использовал их для агитации в батальонах и ротах. Жены и сестры финских солдат-окопников очень откровенно описывали свои военные невзгоды и, в частности, нередко жаловались на поведение немцев в городах Финляндии: мол, пока вы, мужья наши, там воюете за немцев, сами они тут пристают к нам, финским женщинам! Разумеется, такие женские жалобы были находкой для политотделов нашей армии?..