В. Павлов - Люди легенд. Выпуск первый

— Гильза! Гильза от снаряда!..

— Смотрите, целая гора касок… Немецкие…

Марк Бульба спокойно объяснял:

— От 76–миллиметровой пушки гильза. Их в нашей бригаде несколько было. Партизанская артиллерия… А каски не случайно здесь оказались. Каждая на фашистской голове сидела. Каски целы, а голов нет. Эсэсовский карательный отряд к нам было сунулся. Ну, и вот… А в касках этих потом партизаны тол плавили, мины делали и с ними на железную дорогу ходили…

Вечером в самом центре Бегомльской пущи горел большой костер. Ребята плотным полукольцом уселись вокруг своего проводника и не спускали с него глаз. На фоне пламени, которое с легким потрескиванием рвалось вверх, лицо бывшего партизанского разведчика казалось бронзовым, почти коричневым. Посасывая свою неизменную вишневую трубку, Марк Бульба рассказывал:

— Видите вон те камни, за болотцем?

Ребята в знак согласия кивнули головами, хотя сейчас они ничего не видели. Темная, беззвездная ночь подступала к самому костру и, казалось, старательно и ревниво охраняла партизанские тайны.

— Так вот, там наша электростанция была. Настоящая электростанция. В госпитале, во всех землянках горело электричество. Не удивляйтесь. Хотя и в лесу, а жили мы не медведями. Командир бригады Федор Фомич Дубровский в этом отношении строг был, ох как строг. Считай, каждый день говаривал: «Партизаны — та же армия. Только в тылу врага. Дисциплина и порядок у нас должны быть армейские». Ну, и поддерживал порядок. Ему ведь и звание воинское присвоили — генерал–майор.

Потрескивал костер, лизали густую темноту багровые языки пламени, а дети, затаив дыхание, слушали волнующий рассказ. И в их воображении рисовался большой партизанский лагерь. На мостках, оборудованных на самых высоких деревьях, бессменно дежурили часовые. Собирается на задание диверсионная группа — партизаны получают в пекарне свежеиспеченный, вкусно пахнущий хлеб. Да–да, в бригаде Дубровского была своя хлебопекарня. И прачечная была, и столовая. А в землянках порядок был…

— Эшелон мы как‑то чудной подорвали, — усмехаясь, продолжал рассказывать Марк Бульба. Ожидали, согласно донесению разведки, с танками, а там были постели… Охрану мы перебили — и к эшелону. За трофеями, значит. Федор Фомич, увидев, что в вагонах лежат кипы одеял и простыней (в тот раз Дубровский вместе со всеми на «железку» ходил), дал команду забрать все постельные принадлежности. С того времени наши землянки и приобрели вид казарм…

Долго говорил Марк Бульба. Потом внезапно оборвал свой рассказ на полуслове, задумался. Ваня Аводнев, переглянувшись с друзьями, решил нарушить общее молчание:

— Дядя Марк, а дядя Марк…

Разведчик поднял голову и вопросительно смотрел на мальчика.

— Вы расскажите про засады, бои, про то, как железную дорогу разобрали…

Марк Бульба понимающе улыбнулся:

— Знаю, вас одеяла, простыни, электростанция меньше интересуют. Давай вам перестрелку, чтоб пулеметы, пушки, бомбы… Да беда в том, что я всего не знаю, не помню. Был я простым разведчиком. По деревням ходил, сведения о немцах и полицаях собирал, в гарнизоны приходилось забираться. А вот общей картины нарисовать не могу.

— А где теперь Федор Фомич? — спросил Коля Патичев.

— В Минске живет наш Федор Фомич, в столице, — ответил Марк Бульба и вдруг, как бы спохватившись, хлопнул себя ладонью по лбу: — Ребята, а что, если пригласить его в ваш детский дом? Он Орехово помнит, бывал там в войну, гарнизон немецкий когда выбивали. Приедет, обязательно приедет.

Дети заговорили все вместе, зашумели, повскакивали с мест.

— Тихо! — поднял руку Марк Бульба. — Давайте вот здесь, на месте партизанского лагеря, напишем ему письмо. И обязательно укажем, что сидели мы возле его командирской землянки. Вспомнит былое наш командир, защемит его сердечко, потянет в Бегомльскую пущу…

Федор Фомич приехал. Ребята ожидали увидеть генерала в полной форме, при всех орденах, а порог Ореховского детского дома переступил человек, одетый в обыкновенный коричневый костюм. Только «Золотая Звезда» Героя Советского Союза да манера держаться прямо, не сутулясь, выдавали в нем боевого командира.

И начался вечер под девизом: «Партизанские отряды занимали города». Федор Фомич рассказывал…

Тяжелы дороги отступления. Шли на восток. В общей колонне перемешались пехотинцы и артиллеристы, санитарные машины и подводы беженцев. Проходили через деревни и города, через наши советские селения, в которые по пятам отступающих через час–два ворвется враг. У калиток и плетней стояли женщины, старики, дети и тревожными глазами провожали воинов, которые, вопреки всем чаяниям и надеждам, шли не на запад, а на восток…

В Ржеве Федор Фомич Дубровский встретился с работниками Центрального Комитета Компартии Белоруссии. И сразу стало легче на душе. Здесь формировались группы для развертывания подпольной работы и партизанского движения в тылу врага. В состав одной из групп, которой предстояло действовать в Витебской области, вошел и Дубровский.

— Придется несколько дней ожидать, пока дадут самолет, — предупредили Дубровского, назначенного командиром группы.

— Нельзя ожидать, — возразил Федор Фомич. — Самолеты нужны для других целей — громить врага с воздуха. А мы пробьемся через линию фронта.

Пробивались у Великих Лук. Шел ночной бой. Очереди трассирующих пуль хлестали по траншеям, окопам, деревьям. Желтыми и малиновыми клубочками вспыхивали разрывы гранат и мин. Где‑то с правой стороны гремело «ура».

Перевалили через бруствер траншеи по одному и поползли навстречу пулям. Только бы не застрять здесь, на голом месте. За спиной у немцев лес, родной. Там ищи–свищи. Не найдешь.

Федор Фомич чуть не напоролся на немецкого пулеметчика. Тот лежал в неглубоком окопчике и через ровные промежутки времени посылал в сторону нашей траншеи очередь за очередью. Дубровский обогнул его буквально метрах в десяти. Рисковать нельзя, ведь он командир группы, отвечает за всех. Но в руках прямо‑таки нестерпимый зуд, и от ненависти даже дыхание перехватывает. Вот он, живой враг, непрошеный пришелец, сеющий смерть, кровь и слезы. Как‑то само собой получилось, что в руке оказался нож. Заполз сзади. Коротким предсмертным вскриком фашиста оборвалась пулеметная очередь.

А Дубровский уже поднялся во весь рост и сделал рывок в лес. Видимо, заметили. Автоматная очередь хлестнула, но Федор Фомич уже скатился в овраг. Здесь не достанешь.

Собрались в условленном месте — недалеко от городка Ушачи. Это было 14 августа 1941 года. Федор Фомич распределил, где кому обосновываться. Установка для всех одна: выдавать себя за окруженцев, собирать оружие, вести работу среди местного населения. Сам Дубровский остановился в деревне Жары. Сюда и потянулись нити из окрестных деревень — от остальных членов подпольной группы.