В. Павлов - Люди легенд. Выпуск первый

— Ничего, не горюй, — подбодрил Попудренко. — А ну пошли ко мне…

В штабной землянке Попудренко вытащил из‑под нар чемодан, раскрыл его и, не задумываясь, вынул оттуда новенький коверкотовый костюм, такие же новенькие хромовые сапожки и вышитую украинскую рубаху.

— Надевай!

— Да вы что, Николай Никитич? — растерялся Григорий.

— Бери, бери. На что оно мне… Переодевайся, быстро. Вот так. Погоди… Да у тебя, брат, и белье военное, со штампом. Бери мое! На важное задание идешь!..

Да, задание было действительно ответственное. Утром того же дня — 3 октября 1941 года — состоялось заседание Черниговского подпольного обкома партии. Партизанская война разгоралась. Нужно было связываться с отрядами, действовавшими в районах области, с подпольщиками в городах и местечках, координировать их действия, давать задания…

Как будто и просто… А на деле? На деле — опаснейшая работа. Уже не одна группа и не один связной сложили головы, выполняя такое задание. Незадолго перед Балицким ушли на связь в Чернигов партизаны Залесский, Тупица, Муха, Товчко. Ушли и не вернулись. Навсегда исчезли за тяжелыми дверями гестапо…

А теперь пришла очередь Григория Балицкого — бывшего помощника секретаря обкома. Ему поручили связаться с отрядами Менского и Сосницкого районов. Проводить Балицкого к землянке штаба собрался весь отряд. Попудренко дал последние указания, добрые советы.

Провожает Гришу и Маруся Товстенко — партизанская медсестра. Их любовь началась мирной теплой весной. А когда грянула война и враг приблизился к Чернигову, оба они, не задумываясь, пошли в отряд… И вот — первое расставание. Сколько их еще будет — прощальных поцелуев, тревожных взглядов, ожиданий…

Идет Сосницкими лесами Григорий день, второй, третий… Еще непривычно ходить в одиночку густым, суровым, темным лесом. Зашуршат листья под ногами, вскрикнет напуганная птица, треснет ветка — и уже настораживается, приостанавливается. Идет Гриша по компасу, ждет, что вот–вот окликнут: «Стой, кто идет?». Но за пять суток ничего особенного не произошло… Зато и Сосницкого отряда не было. Только следы врагов: следы автомобильных шин на лесных дорогах, окурки немецких сигарет, ограбленные фашистами партизанские базы. Где отряд? Как враг узнал об этих складах продовольствия и оружия? Кто‑то предал? Или не выдержал пыток? Как узнать?.. У кого спросить?..

На пятый день Григорий пошел в город Мену на связь с подпольной партийной группой.

Перед городом между двумя грушами закопал листок с решением, обкома, свое удостоверение, компас, листовки.

В Мену вошел Григорий со стороны села Макошино. Темнело. Только теперь, когда потянуло дымком, теплом жилья, почувствовал Грицько, как ему хочется спать, согреться, услышать человеческий голос…

У крайней хаты Гриша постучал в калитку. Вышла пожилая женщина. Он вежливо поклонился.

— Добрый вечер. Нельзя ли у вас переночевать?

— Заходи, сынок! Будь ласков!..

Приветливо улыбаясь, женщина ввела его в светлицу, протянула чистый рушник.

— Мойся, сынку, а я тебе зараз вечерять соберу.

Она не спрашивала, кто он, откуда, куда идет… Поставила на стол миску с ароматным борщом, нарезала хлеба… Григорий ел, а женщина, подперев щеку рукой, рассказывала, что ее единственный сын в Красной Армии, на фронте бьется, что муж в армию не попал, а вот пришли фашисты, схватили его, увезли на работу в Германию. И нет теперь от него ни слуху ни духу.

Женщина рассказывала, и слезы катились по ее щекам.

Когда гость поел, Анна Ильинична Сущенко — так звали хозяйку — постелила кровать, а сама полезла на печь. Но Григорию не спалось. Поворочавшись с боку на бок, он встал и в темноте заходил по комнате.

— Что тебе, сынку? — спросила хозяйка.

— Хочу кое‑что записать… Можно засветить каганец?

— Зажги… Спички на припечке. Только сначала окна занавесь.

«Я знаю на память, слово в слово, решение подпольного обкома, — размышлял Балицкий. Нужно зашифровать его, чтобы ничего не забыть, чтоб все в точности донести до подпольщиков… Во что бы то ни стало нужно пробраться в Сосницкие леса, передать им решение…»

Балицкий начал записывать решение обкома в блокнот. Конечно, шифровать, чтоб никто не понял, о чем идет речь. В постановлении говорилось о подготовке партизан к зиме, о том, что нужно копать землянки, организовывать продовольственные и военные базы в лесах. А Гриша писал в блокноте так: «Готовить школьные помещения к зиме, подумать о школьных буфетах». В решении говорилось об уничтожении врага, а Гриша заменил эти слова невинной фразой: «Плохих, непослушных учеников строго наказывать, выгонять из школы…»

Закончив свои «педагогические» заметки, Григорий крепко уснул. Утром быстро умылся, оделся, поблагодарил за ночлег и пошел на явочную квартиру на Комсомольской улице.

— Анна Ильинична, — спросил он с порога, — а где тут у вас Комсомольская улица…

— Не знаю… А по–старому как?

— По–старому? И я не знаю… Вот голова! — ругнул себя Григорий. — Не знаю старого названия. А еще подпольщик!..

Первым, кого встретил Григорий в городе, был какой‑то дед, до самых глаз заросший бородой.

— Дедушка, вы не знаете, где Комсомольская улица? — спросил Балицкий.

Дед проницательно оглядел незнакомца с ног до головы и ласково сказал:

— Почему же нет. Обязательно знаю… Давай проведу!

«Ну и везет мне на людей», — подумал Григорий, шагая следом за провожатым.

Вместе они вышли на широкую улицу. Невдалеке большой дом с вывеской: «Комендатура».

«Неудачно выбрал путь старик, — с досадой подумал Гриша. — Ну да ничего, пронесет»…

Поравнялись с часовым. И тут дед (как потом выяснилось, его фамилия была Глухенький) внезапно остановился, кивнул головой на Балицкого.

— А ну‑ка возьми этого… Шляется тут, Комсомольскую спрашивает… Болыиевицкие названия почитает…

«Бежать? — пронеслось в голове Балицкого. — Поздно… Ну, Грицько, держись!..»

— Ты что же это, батя? — прикидываясь удивленным, сказал Григорий. — За что?

— Иди, иди, — огладил бороду старик и прищурил глаз. — Зараз там разберутся. Пришла наконец наша власть!..

Подталкивая в спину стволом автомата, часовой повел Балицкого к коменданту.

Впервые Григорий так близко видел врага. Он стоял перед ленивым тучным офицером. Офицер сидел за столом, молча посматривал на Балицкого, курил сигарету и пускал дым через ноздри. Наглядевшись, он что‑то сказал часовому, который тотчас же вышел.

Вскоре в комнате появился переводчик — тщедушный человечек с тонкой гусиной шеей. «Что‑то, сдается, знакомое лицо, — подумал Григорий. — Где мы с ним встречались? »

Офицер начал допрос: «Кто такой? Откуда? Почему здесь? »