Пол Кронин - Знакомьтесь — Вернер Херцог

Такое впечатление, что в Строшеке значительно больше от самого Бруно, чем в Каспаре Хаузере.

«Строшек» вообще в значительной мере фильм о Бруно. В нем отражено то, что я знал о Бруно, о его окружении, его эмоциях и чувствах, и, конечно, отражена моя искренняя привязанность к нему. Поэтому сценарий писался легко. Иногда кино целиком строится на стилизации, в «Строшеке» же показана реальная жизнь и настоящие страдания. Не театральные страдания, не пошлая мелодрама, — Бруно на экране всегда страдает по-настоящему. Его герой очень похож на него, поэтому некоторые сцены мне до сих пор тяжело смотреть. Особенно эпизод, когда два сутенера избивают Эву Маттес и швыряют Бруно на рояль, — потому что так ведь, наверное, с ним обращались все его детство. В его игре столько величия! «Я буду стойким солдатом, мне прежде и сильнее доставалось», — сказал он перед съемками этой сцены. Хотя в сценарии все было расписано от начала до конца, некоторые сцены — импровизация. Например, когда Бруно рассказывает Эве Маттес о том, какое одиночество и боль он пережил в приюте, как, если он мочился в постель, его заставляли часами держать простыню на весу, пока она не высохнет. Если он опускал руки — его били. Это все было на самом деле. Эва — молодец, она просто слушала, давая ему выговориться. Она понимала, как добиться от Бруно определенной реакции и направить сцену в нужное русло. В фильме он выходит на берлинскую улицу, поет и играет на аккордеоне — в жизни он это делал каждый выходной. Бруно знает каждый двор и закоулок в Берлине, а некоторые из песен, что он поет в «Строшеке», он написал сам. Выйдя из тюрьмы, он идет в пивную — это пивная рядом с его домом, и его там все знают. Весь его реквизит, все музыкальные инструменты в фильме — все его собственное.

Так что писать сатиру на капитализм мне и в голову не приходило. Если Бруно по сценарию говорит об Америке, то это потому, что действие происходит в Америке. Конечно, в фильме есть какие-то отголоски моей жизни в Питтсбурге, где мне довелось увидеть изнанку Америки, но я вспоминаю об этом с нежностью. Какая там критика, этот фильм практически панегирик Америке. Для меня «Строшек» — фильм о крушении надежд, а эта тема не привязана исключительно к Америке, герои точно так же могли уехать из Берлина и во Францию, и в Швецию. Просто я неплохо знал Америку, потому и решил снимать там вторую часть истории.

А квартира Строшека в Германии — это ведь берлинская квартира самого Бруно?

Да, Бруно снял эту квартиру, получив гонорар за «Каспара Хаузера», и купил рояль. Он обожает музыку, и «Каспар Хаузер» ему очень понравился отчасти и из-за музыки. Помню, как мы вместе смотрели «Каспара», и когда звучала музыка, он стискивал мне пальцы. «Прямо Дер Бруно в сердце, — говорил он. — Да, Дер Бруно всем сердцем сейчас почувствовал». Он очень гордился тем, что сам научился играть на рояле, и я пообещал ему вставить в «Строшек» несколько сцен, где он будет играть. В «Каспаре Хаузере» он тоже играет, и я, кстати, считаю, что его игра, его умение выражать серьезные мысли — пусть и по-дилетантски — настоящая культура. Как часто вы на самом деле видите такое смятение ума?

Бруно очень любил изобретать. Он в какой-то момент начал рисовать — вы бы сказали «в стиле примитивизма» — и один раз показал мне свое великое открытие, о котором хотел сообщить в Германскую академию наук. У него была страсть рыться в мусорных баках, и вся его квартира была забита разными «находками». Однажды он нашел две дюжины вентиляторов, притом пара из них даже работала. Он раскрасил лопасти — одну в желтый, одну в синий, одну в красный, ну и так далее, — и когда вентилятор начинал крутиться, все цвета сливались в белый. Он был уверен, что открыл чудо-явление.

Бруно понравилось в Америке?

Необычайно! Нью-Йорк его сразил наповал, как и каждого, кто там оказывается впервые. Все нью-йоркские эпизоды мы снимали за один день, потому что у нас не было разрешения на съемку, и весь день мы с переменным успехом уходили от полиции. Это была сплошная импровизация. Например, мы увидели со смотровой площадки Эмпайр-стейт-билдинг корабль, подходящий к пристани, тут же решили, что герои должны прибыть в Америку, как настоящие иммигранты из Европы, и отправились на пристань. Чтобы снять сцену в машине, нас с Томасом Маухом привязали к капоту. Нас тут же остановила полиция, в третий, кажется, раз за день, и на меня надели наручники. Когда нас тормознули во второй раз, я сказал полицейскому, что мы «чокнутые немецкие студенты и снимаем кино». Нас отпустили. Через полчаса тот же полицейский прицепился к нам снова.

Должен сказать, вся съемочная группа считала, что фильм убогий и глупый — не знаю, почему. Крайне тяжело снимать, когда на площадке царит негативная атмосфера, и этот общий настрой не мог так или иначе не сказаться на фильме. Зритель этого не чувствует, но то, что мы вообще довели работу до конца, на самом деле — подвиг. Бруно это не касалось, он был всеобщим любимцем. Единственным человеком на площадке, которому он не нравился, был герр Шайтц, сыгравший старика. Тот вечно жаловался, что от Бруно плохо пахнет. Зато Эва Маттес с Бруно отлично поладила. Вся проблема была в десятке человек из съемочной группы.

Клеменс Шайтц сыграл и в «Загадке Каспара Хаузера», и в «Стеклянном сердце». Где вы его нашли?

Мне нужны были статисты для «Каспара Хаузера», и я просматривал картотеку. Пролистал сотни две фотографий и наткнулся на Шайтца. В агентстве меня отговаривали: «Мы, конечно, заботимся об интересах клиентов, но должны вас предупредить, что герр Шайтц слегка выжил из ума». Я ответил, что все равно хочу его нанять. Славный такой старичок, мог между двумя глотками кофе объяснить устройство ракеты, которую он недавно сконструировал, или нацарапать на салфетке пару цифр, доказывающих, что Эйнштейн с Ньютоном были круглыми дураками. Кроме того, он был пианистом и трудился над созданием величайшей оратории. Эпизод в «Строшеке», когда он измеряет животный магнетизм, придумал я, но вообще он мыслил в таком примерно ключе. Мы остановились на дороге, черт знает где, в страшной глуши. И увидели охотников — был сезон охоты. Я спросил, не хотят ли они сняться в фильме. Сказал, что им надо просто послушать герра Шайтца, а когда надоест, пусть садятся в машину и уезжают. Они, конечно, не понимали ни слова из того, что он говорил, но подыгрывали прекрасно. Весь эпизод снимался в реальном времени, только один раз мы передвинули камеру, когда нужно было обежать машину, но во всем остальном — вы видите ровно то, что происходило. А эти парни просто взяли и уехали. Я не спросил, как их зовут, и больше их никогда не видел.