Григорий Бакланов - Южнее главного удара

- Танки!

В стереотрубу Беличенко было видно, как они по одному появляются из-за гребня. Стали смолкать разрывы. Теперь явственно была слышна трескотня пулеметов и автоматов: началась атака. Только раненый все так же ковылял, опираясь на винтовку. Ударила мина вдогон, одна-единственная. Когда ветром отнесло летучий дымок, человека не было: на снегу серым пятном распласталась шинель.

Но отрываясь от стереотрубы, Беличенко достал папиросу, крепко закусил зубами.

Опять низко над головой прошли наши штурмовики. Они теперь возвращались и шли на большой скорости, не строем, прижимаясь к земле. Их стало меньше, а у последнего тянулся за хвостом черный шлейф дыма.

Беличенко подал команду. Телефонист повторял с той же интонацией, с теми же движениями губ.

Впереди НП стояли в укрытии три наши самоходки, те самые, откуда вечером приходил лейтенант-танкист с обожженной щекой. До артподготовки здесь была посадка, она маскировала, но сейчас деревья были вырублены осколками, и среди пней самоходные пушки стояли на оголенном месте.

У самоходок спереди - подушка лобовой брони, сзади и сверху они прикрыты брезентом. Они хороши в наступлении, когда устремляются в прорыв. Сейчас против них были тяжелые немецкие танки. Они медленно шли, и воздух между ними и передовой будто сжимался.

Средняя самоходка зашевелилась вдруг, попятилась из укрытия - пушка ее едва не чертила по земле. Постояв так, она сползла обратно в окоп и сразу открыла огонь по танкам. Она словно торопилась расстрелять снаряды.

Танки стали. Длинные их стволы, утолщенные на концах, повернулись все в одну сторону. Их было шестнадцать, и, в сознании своей силы, они не торопились.

Забыв прикурить, Беличенко сунул зажигалку мимо кармана, не заметил, как она упала.

- Огонь!

Высоко над головами прошелестели в воздухе снаряды, и позади немецких танков возникли на снегу два разрыва. Беличенко убавил прицел. Третий снаряд потревожил танки. Они расползлись дальше друг от друга, продолжая стрелять. Теперь уже и остальные самоходки отвечали им, а откуда-то справа оглушительно хлопала дивизионная пушка. Постепенно втягивалась вся артиллерия, и тяжелая и легкая; трудно стало различать свои разрывы. Но танки, не отвлекаясь, продолжали прицельно, сосредоточенно расстреливать самоходку. Сначала беззвучно взметнулся огонь над ней, потом внутри стали рваться снаряды: те, что она не успела выпустить. А когда взрывы прекратились, над башней сомкнулось пламя.

- Никто не выскочил,- сказал Богачев хрипло.- И на черта он мне вчера про себя рассказывал? Обнял вот так и рассказывает, и рассказывает... Про друга своего вспомнил, какого башней перерезало. Кто знает, в какой он самоходке был? А?..

Ему не ответили. У всех в глазах был отблеск пламени, в котором горели сейчас люди.

Беличенко сидел, сутулясь перед стереотрубой, вел заградительный огонь; рот жестко сжат, каждая складка на лице отвердела. Танки то скрывались в лощине, то вновь появлялись на гребне; от этого казалось, что их больше. Два из них уже горели, остальные как будто не пытались пробиться. И атака пехоты, по всей видимости, тоже захлебнулась. Но справа и слева, на участках соседних дивизий, шел сильный бой. Земля передавала непрерывное глухое дрожание, иногда все сотрясалось, и слышно было, как там завывают самолеты.

К полудню пошел снег. Серое пятно - распластанная шинель постепенно белела, сливалась с окружающим, и вскоре ее уже невозможно было разглядеть. Снег вначале был мелкий, потом повалил крупней. Потеплело. Опустилось небо, белая даль придвинулась, мир стал тесней, и танки теперь неясно маячили на гребне лощины. Казалось, уже вечереет, а не было еще и трех часов. И каждым в этом тесном мирке овладело чувство оторванности. А справа и слева бой не утихал, и по звукам стрельбы можно было определить, что немцы там продвигаются.

И вдруг с соседней высоты, которую обороняла пехота, раздались разрывы мин, испуганная трескотня автоматов.

Теперь все на НП смотрели в ту сторону.

- Если пехоту выбьют оттуда,- сказал Беличенко,- нам здесь не усидеть.

Богачев не ответил. Он знал, что идти туда, кроме него, некому, но идти не хотелось. После вчерашнего у него было мутно на душе. Он перепил вчера, и, как всегда, утром казалось, что говорил много ненужного, стыдного. Особенно же стыдно было вспоминать, как он, третьим лишним при Беличенко и Тоне, кричал через стол: "Вот у кого праздник!" - и Тоня при всех обрезала его. Он сейчас злился на них и на себя и не мог смотреть им в глаза.

На высоте в снежной метели возникли люди. Они сбегали вниз.

Некоторое время Богачев вглядывался, вытянув шею, и вдруг сразу решился.

- Возьму с собой Ратнера,- быстро сказал он Беличенко.- И разведчиков. Троих.

Они ушли по траншее друг за другом, и у каждого на плече дулом книзу висел немецкий автомат. Они были oдинаковы со спины. У последнего разведчика ремень автомата зацепился за срезанный лопатой корень, торчавший из земли. Торопясь, он отцепил его, потом бегом догнал остальных.

На повороте траншеи им встретилась Тоня.

- Куда вы? - спросила она, прижимаясь к стене, чтобы дать им дорогу.

- Идем с нами, Тоня,- позвал Ратнер.

А разведчик, шедший последним, на ходу обнял ее, получил по руке и громко захохотал, довольный.

Вскоре все увидели, как они, рассыпавшись, мелькая между уцелевшими деревьями, бегут по посадке. Крайним слева огромными прыжками бежал Богачев. В руках его - ручной пулемет с плоским круглым диском, незакрепленные подсошки качались на бегу. Рядом приземистый Ратнер мел по снегу полами шинели.

Они скрылись в овраге, потом появились на другой стороне, все пятеро, уменьшенные расстоянием. Навстречу им катились с высоты пехотинцы, оборачиваясь и отстреливаясь. Все сшиблись, смешались - сквозь падающий снег невозможно было разглядеть, что сейчас там происходит.

ГЛАВА III

ПЕРВЫЙ БОЙ

- Лейтенант! Товарищ лейтенант!..

Кто-то тянул Назарова за ногу. Он откинул с лица шинель, сел, озираясь. Наверху стреляли. Разрывы глухо отдавались под землей, и трудно было сообразить, далеко ли рвутся снаряды.

Около Назарова ползал на коленях солдат, искал в темноте шапку и ругался шепотом. При огне люди одевались поспешно и молча, и землянка была полна шевелящихся теней, множество черных рук махало по стенам.

- Вот ваши сапоги, товарищ лейтенант,- сказал тот же голос и тише добавил: - Немец наступает.

Назаров вдруг почувствовал, как сердце заколотилось под самым горлом, лицо вспотело. Срывающимися мокрыми пальцами натягивал он сапоги, они скрипели, не лезли на влажную портянку.

- "Лира"! "Лира"! - взывал в углу телефонист.- Почему не отвечаешь? "Лира", это - "Коленкор"! "Лира"! "Лира"!..