Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

После этой перепалки я вышел и, не слушая ответа, ушел в свою комнату, где, надеясь, что сон сможет меня успокоить, разделся и лег в постель. В такие моменты влюбленный ощущает объект своей любви недостойным, ненавистным и заслуживающим презрения. Когда пришли звать меня к ужину, я сказался больным, я не мог спать и, не зная, что со мной будет дальше, остался лежать и продолжил сказываться больным, когда позвали обедать. Я был рад, оказавшись к вечеру обессиленным. Когда г-н Ф. пришел меня проведать, я отделался от него, сославшись на сильную головную боль, которой я был подвержен, и от которой меня спасала только диета.

К одиннадцати появились мадам и г-н Д. Р. и зашли ко мне.

— Как вы, мой бедный Казанова? — спросила она.

— Очень сильно болит голова, мадам, и я буду завтра лечиться.

— Почему вы хотите ждать до завтра? Надо лечиться сразу. Я пришлю вам бульон и пару свежих яиц.

— Ни к чему, мадам. Только диета может мне помочь.

— Он прав, — говорит г-н Д. Р., — я знаю эту болезнь.

Она пользуется временем, пока г-н Д. Р. рассматривает рисунок у меня на столе, чтобы сказать мне, что была бы счастлива, увидев меня принявшим бульон, потому что я, должно быть, истощен. Я ответил, что надо оставлять умирать тех, кто забывается наедине с ней. Она отвечает мне только тем, что кладет мне в руку маленький пакет, а затем отходит посмотреть рисунок.

Я открываю пакет и чувствую там волосы. Я быстро залезаю под одеяло, но кровь мгновенно бросается мне в голову, так что это меня пугает. Я прошу холодной воды. Мадам с г-ном Д. Р. подходят ко мне, и они удивлены, видя меня разгоряченным, в то время как минуту назад я был расслаблен как мертвый. Она добавляет в воду немного «кармелитской воды» [26] настойка мелиссы — прим. перев. , я ее пью, и меня рвет через мгновенье смесью воды и желчи. Мне становится легче, и я прошу есть. Она смеется, горничная приходит с супом и двумя яйцами, которые я поглощаю с жадностью, затем смеюсь вместе с ними и рассказываю к случаю историю Пандольфино [27] персонаж итальянской комедии — прим. перев. . Г-ну Д. Р. кажется, что он видит чудо, и я вижу в лице мадам любовь, жалость и раскаяние. Если бы не присутствие г-на Д. Р., это был бы момент моего счастья, но я чувствую между тем, как он отдаляется. Поразвлекавшись с полчаса забавными историями, г-н Д. Р. говорит мадам, что поскольку меня больше не рвет, он полагает, что моя болезнь не более чем притворство, поскольку невозможно столь быстро перейти от печали к веселью.

— Это действие моей воды, — говорит мадам, глядя на меня, — и я пришлю вам флакон.

— Принесите сами, мадам, потому что вне вашего присутствия вода не подействует.

— Я тоже так полагаю, — говорит месье. Теперь я оставляю вас с больным…

— Нет, нет. Ему надо спать.

Я глубоко заснул, но вместе с ней, во сне, настолько ярком, что реальность не могла бы быть более чудесной. По-моему, я продвинулся очень далеко. Тридцать четыре часа диеты дали мне право говорить ей открыто о любви. Дарование волос не могло иметь иного смысла, чем тот, что она рада видеть, что я продолжаю ее любить. Назавтра, после представления г-ну Ф., я зашел к горничной, поскольку мадам еще спала. Я имел удовольствие услышать смех, когда она узнала, что я уже там. Она пригласила меня зайти, чтобы сказать, не дав мне возможности поздороваться, что рада видеть меня в добром здравии, и что я должен, в свою очередь, пойти поздороваться с г-ном Д. Р.

Не только в глазах влюбленного, но и для любого прекрасная женщина, поднявшись со сна, выглядит во сто раз более привлекательно, чем после совершения своего туалета. М-м Ф., сказав мне идти, наполнила мою душу лучами, которые исходили от ее божественного лица, как лучи солнца заполняют светом все пространство. Несмотря на это, чем женщина прекрасней, тем больше она озабочена своим туалетом. Они прежде всего думают об этом. В приказе м-м Ф. покинуть ее я почерпнул уверенность в моем близком счастье. Она меня отослала, сказал я себе, потому что предвидела, что, оставшись наедине с ней, я проявлю настойчивость, требуя награды, или, по меньшей мере, задатка, в которых она не сможет мне отказать.

Осчастливленный ее волосами, я советовался с духом своей любви о том, что с ними сделать. Чтобы загладить свою вину, когда она отобрала у меня маленькие обрезки волос, собранные мной, она дала мне довольно большую прядь, длиной с полтора локтя, из которой можно было сплести шнурок. Родив свой проект, я направился к еврею-кондитеру, дочь которого вышивала. Я велел вышить из волос четыре заглавные буквы наших имен на зеленом сатиновом браслете и использовал остаток, чтобы сделать длинный шнурок в виде тонкой цепочки. На одном конце прикреплена была черная лента, на другом — лента, сшитая вдвойне, образовывала шнур, завязанный в отличный узел, пригодный для того, чтобы удавиться, если из-за любви я впаду в отчаяние. Я повесил эту ленту себе на шею под рубашкой, обернув четыре раза. Из остатка этих волос я сделал род пудры, нарезав их ножницами на мелкие кусочки. Я велел, чтобы еврей в моем присутствии замешал в сахаре с вытяжкой амбры, цукатов, ванили, настойкой алькермеса [28] настойка с корицей и гвоздикой — прим. перев . и стиракса [29] ароматическая эссенция — прим. перев . . Я дождался, пока он не сделает для меня драже, составленные из этих ингредиентов. Я приказал сделать также подобные драже, не содержащие волосы. Я положил те, что с волосами, в красивую коробочку из горного хрусталя, а другие — в коробочку из светлого черепахового панциря. С тех пор, как я получил в дар ее волосы, я больше не проводил возле нее времени, рассказывая разные истории: я говорил ей только о моей страсти и моих желаниях. Я внушал ей, что она должна удалить меня от себя, либо сделать меня счастливым, но она на это не соглашалась. Она говорила, что мы можем быть счастливы, только воздержавшись от нарушения своего долга. Когда я бросался к ее ногам, чтобы вымолить авансом прощение за то насилие, которое собираюсь ей учинить, она удерживала меня в узде с силой, превосходящей ту, что самая сильная женщина могла бы использовать, чтобы отбить атаки самого предприимчивого любовника. Она говорила мне без гнева и мирным тоном, с чудесной нежностью и с глазами, полными любви, почти не сопротивляясь:

— Нет, дорогой друг, сдерживайтесь, не злоупотребляйте моей нежностью: я не прошу вас меня уважать, но лишь пощадить, потому что я вас люблю.

— Вы меня любите, и вы никак не можете решиться сделать нас счастливыми? Это невозможно и неестественно. Вы заставляете меня думать, что вы меня не любите. Позвольте мне прикоснуться на мгновение своими губами к вашим, и обещаю вам не требовать большего.