Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

На другой день я был еще с ним за столом в моей комнате, когда увидел входящего фанфарона, который, не снимая шляпы, говорит:

— Месье д'Арбелла, я имею сказать вам кое-что важное, поэтому поспешите и выйдем вместе, и если вы боитесь, возьмите с собой, кого хотите: меня хватит на двоих.

Я быстро встаю и, вытащив пистолет, говорю, что никто не имеет права являться и нарушать спокойствие в моей комнате: я приказываю ему выйти вон.

Мой кавалер достает шпагу, вынуждая его убить, но де ла Хэйе, стучит ногами по полу, вызывает хозяина, который угрожает офицеру вызвать стражу, если тот не выйдет. Он выходит, говоря, что я публично его оскорбил и что он требует публичной же сатисфакции. После его ухода, видя, что эта шутка может иметь трагические последствия, я обсуждаю с де ла Хэйе способы исправить положение, но нам недолго удается это обсуждать. Через полчаса входит офицер дона Филиппа и приказывает идти мне в главную кордегардию, где г-н де Бертолан, комендант, хочет со мной говорить. Я попросил де ла Хэйе проводить меня, как свидетеля того, что я говорил в кафе, и того, как этот человек явился напасть на меня в моей собственной комнате.

Я нашел коменданта с еще четырьмя или пятью офицерами, среди которых был и упомянутый офицер. Г-н де Бертолан, который был человеком умным, увидев меня усмехнулся, затем с большой серьезностью сказал, что я высмеял публично присутствующего здесь офицера, и он имеет право требовать публичной же сатисфакции, и что его, коменданта, долг обязать меня дать ему ее, чтобы окончить дело миром.

— Здесь не стоит вопрос, господин майор, о сатисфакции, поскольку неправда, что я его оскорбил, высмеяв публично. Я сказал ему, что мне кажется, что я видел его в день битвы при Арбелле, и теперь я больше не сомневаюсь, потому что он мне сказал не только, что он там был, но что узнает меня.

— Да, — говорит офицер, прервав меня, — но мне послышалось Роделла, а не Арбелла, и все знают, что я там был. Но вы сказали «Арбелла», и вы могли так сказать только для того, чтобы посмеяться надо мной, потому что прошло более двух тысяч лет со времени той битвы, в то время как битва при Роделле в Африке произошла в наше время: я там служил под командой герцога де Монтемар.

— Если вы так говорите, я вам верю; и это я требую от вас сатисфакции, если вы смеете отрицать, что я был в битве при Арбелле. Я был адъютантом у Пармениона и был там ранен. Я не могу показать вам шрам, поскольку, как вы понимаете, я был в другом теле. Тому, которое вы видите, всего двадцать три года.

— Все это мне кажется глупостью, но в любом случае у меня есть свидетели, что вы издевались надо мной, поскольку вы сказали, что видели, но, проклятье, вы не могли меня видеть, потому что меня там не было. Я требую сатисфакции.

— У меня также есть свидетели, что вы мне сказали, что видели меня при Роделле, где я тем более не был.

— Я мог обознаться.

— Я тоже, так что у нас обоих нет никаких претензий друг к другу.

Майор, который не мог больше сдержать смеха, видя, с каким серьезным видом я стараюсь убедить офицера в его ошибке, сказал ему, что тот не может претендовать ни на какую сатисфакцию, потому что я могу ошибаться.

— Но возможно ли, — ответил он, — чтобы он мог очутиться в Арбелле?

— Вы вольны ему верить или не верить; любой, как и он, может говорить, что он там был. Возьметесь ли вы за шпагу, чтобы доказать, что он неправ?

— Боже сохрани! Я предпочитаю считать наше дело оконченным.

После чего майор предложил нам обняться, что мы очень мило проделали, и назавтра Родомонт [14] бравый, но неумный персонаж у Ариосто — прим. перев. пришел пригласить меня на обед. Г-н де Бертолан также пригласил нас обедать, но, не имея настроения посмеяться, я уклонился.

Я получаю добрые вести из Венеции, куда возвращаюсь, увозя с собой де ла Хэйе и Бавуа. Превосходный прием у моих трех друзей и их удивление при виде меня — благочестивого. Бавуа возвращает меня к моей прежней жизни. Де ла Хэйе — настоящий лицемер. Авантюра дочери Маркетти. Я выигрываю в лотерее. Я вновь встречаю Баллетти. Де ла Хэйе покидает дворец Брагадин. Я уезжаю в Париж.

В эти дни я получил новость из Венеции, что мои дела забыты, и одновременно — письмо от г-на де Брагадин, в котором тот говорит, что «Мудрый недели» [15] управляющий делами Республики. написал послу, что тот может заверить Святого Отца, что если барон де Бавуа представится, предполагается дать ему должность в войсках Республики, благодаря которой он сможет жить достойно и рассчитывать на свои собственные силы. С этим письмом в руках я принес радость в сердце де ла Хэйе, который, видя, что мои собственные дела также уладились, и я собираюсь вернуться на родину, решил направиться в Модену, чтобы сговориться с Бавуа и выработать план нового образа действий, которого он должен был придерживаться в Венеции, чтобы ухватить фортуну. Он не мог сомневаться ни в моей искренности, ни в моей дружбе и постоянстве: он сделал из меня фанатика и знал, что эта болезнь обычно неизлечима, потому что причины, ее породившие, возобновляются, и, явившись сам в Венецию, надеялся их поддерживать. Он написал Бавуа, что навестит его, и два дня спустя простился со мной, утопая в слезах, расточая хвалы моей душе и моим добродетелям, называя меня своим сыном и заверяя, что привязался ко мне, разглядев по моей физиономии мое чудесное предназначение. Таков был его язык.

Два или три дня спустя я выехал в Феррару и в Венецию через Ровиго, Падую и Фюзине, где оставил свою коляску. После года отсутствия мои друзья меня приняли как ангела, спустившегося с небес, чтобы одарить их счастьем. Они проявили большую заботу по поводу приезда двух избранных, как я просил в письмах. Было уже готово жилище для де ла Хэйе и две меблированные комнаты для Бавуа по соседству, поскольку политические соображения не позволяли г-ну де Брагадин поселить в своем дворце иностранца, который еще не поступил на службу Республике.

Но их удивление было велико, когда они воочию убедились в моем чудесном преображении. Каждый день на мессе, частенько на проповедях, мое старание выходить не позже четырнадцати часов, никаких казино, кафе и компаний, если они не состоят только из людей, известных своим добродетельным поведением, и продолжительные занятия учебой в своей комнате, в то время, как их обязанности заставляли их выходить из дому. Мои новые обычаи, в сравнении с прежними привычками, заставляли их восхвалять чудесное Провидение и его непознаваемые пути. Они благословляли преступления, заставившие меня провести год вдали от родины. Их также удивило, что я начал оплачивать все мои траты, не прося ни су у г-на де Брагадин, который за год не сделал мне ни одного перевода, контролируя все мои деньги. Они были очарованы, видя, что я стал врагом любых азартных игр.