Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

Находясь сзади нее и сильно прижавшись к ней, он задрал повыше ее платье, чтобы не ставить свои ноги поверх него. Но затем я увидел, лорнируя их, что он задрал платье немного больше, чем нужно; впрочем, решив, что не хочу ни прерывать предприятие моего друга, ни мешать м-м XXХ, я занял позицию позади своего предмета обожания, так, чтобы ее тетя могла быть уверена, что то, что ей делает Тирета, не видно ни мне, ни ее племяннице. Я слушал перемещения платья в течение целых двух часов и, находя мероприятие весьма занятным, не отклонялся от принятой позиции. Я восхищался про себя добрым аппетитом Тирета даже больше, чем его отвагой, потому что в последнем отношении я часто бывал так же храбр, как и он.

Когда я увидел, в конце действа, что м-м XXХ встает, я также отвернулся. Я увидел своего друга веселым, свежим и спокойным, как будто ничего не было, но дама показалась мне более задумчивой и серьезной, чем обычно. Она оказалась в фатальной необходимости утаить и спокойно пережить то, что ей учинил грубиян, с тем, чтобы не насмешить Ламбертини и не открыть своей племяннице тайн, которых та должна была еще не знать.

Я отвез Ламбертини до ее дверей, попросив оставить мне Тирета, поскольку имел к нему дело. Затем я доставил к ее дому на улице Сен-Андре-дез-Арт м-м XXХ, которая просила меня прийти к ней завтра, поскольку хотела мне что-то сказать. Я отметил, что она не попрощалась с моим другом. Я повел его обедать к Ланделю, торговцу вин, в отель Дебюсси, где подавали превосходное скоромное и постное за шесть франков с головы.

— Что ты делал, — спросил я его, — позади м-м XXХ?

— Я был уверен, что ни ты, ни другие ничего не видели.

— Это возможно; но видя начало маневра и предвидя то, что ты собираешься проделать, я стал так, чтобы помешать видеть то, что ты делаешь, м-ль де ла М-р и этой Ламбертини. Я представлял себе, что ты делаешь, и восхищался твоим аппетитом; Но м-м XXХ рассердилась.

— Она притворялась, потому что держалась спокойно два часа подряд, и мне не приходит в голову ничто иное, чем то, что я доставлял ей удовольствие.

— Я тоже так думаю; но ее самолюбие должно внушить ей, что ты проявил к ней неуважение, и действительно это так! Ты видишь, она на тебя надулась, и она хочет завтра поговорить со мной.

— Но, полагаю, она не будет говорить с тобой об этом пустяке. Тогда она будет выглядеть дурой.

— Почему нет? Ты не знаешь набожных. Они бывают рады случаю выложить подобную исповедь третьим лицам, проливая слезы, особенно, когда они некрасивы. Может быть, м-м XXХ рассчитывает на сатисфакцию, и я с удовольствием в этом поучаствую…

— Я не знаю, на какого рода сатисфакцию она может претендовать. Если она не была согласна, она вполне могла влепить мне удар ногой, от которого я бы свалился с лестницы навзничь на спину.

— Ламбертини тоже на тебя сердится, я это заметил. Возможно, она тоже кое-что видела, и находит, что ты ею пренебрег.

— Эта Ламбертини сердится на меня по другой причине. Вчера ночью я устроил скандал и к вечеру должен освободить помещение.

— Тем лучше?

— Тем лучше. Вот какая история. Вчера к вечеру молодой человек, служащий на ферме, которого старая генуэзская плутовка привела к нам ужинать, проиграв сорок луи в Пти Паке, швырнул карты в нос моей хозяйке, назвав ее воровкой. Я взял подсвечник и погасил свечу о его физиономию, по правде говоря, с риском, что выбью ему глаз, но в глаз не попал. Он бросился к шпаге, подняв крик, и если бы генуэзка не заступила ему дорогу, у нас был бы мертвец, так как я обнажил свою. Несчастный, увидев в зеркале свой шрам, пришел в такую ярость, что утихомирить его было возможно, только вернув его деньги. Их ему и вернули, несмотря на мое упорное нежелание, поскольку вернуть их можно было, только признав плутовство. Это стало причиной очень едкого диспута у меня с Ламбертини, когда молодой человек ушел. Она сказала, что ничего не произошло, и что мы поимели бы сорок луи, если бы я не вмешался; что это она, а не я, была оскорблена, и что, проявив хладнокровие, добавила генуэзка, мы бы имели его еще долго, в то время как теперь один бог знает, что он будет делать со шрамом, который оставила горящая свеча на его лице. Раздраженный бесчестной моралью этих мошенников, я послал их… подальше, моя дорогая хозяйка сказала, что я нищий. Если бы не пришел г-н Ленуар, я бы задал ей выволочку. Они мне говорили успокоиться, но я слишком разгорячился. Я сказал приличному человеку, что его любовница назвала меня нищим, что она шлюха, что она мне не кузина и что я съезжаю сегодня. Говоря так, я поднялся к себе в комнату и там заперся. В два часа я пойду забрать мои вещи и выпью завтра утром с тобой кофе.

Тирета был прав. Открывая все больше для себя его характер, я видел, что он не рожден для профессии альфонса.

На другой день ближе к полудню я отправился пешком к м-м XXХ, которую застал вместе с племянницей. Четверть часа спустя она сказала ей оставить нас одних и вот что мне сказала:

— Вы будете удивлены, месье, беседой, которую я собираюсь с вами провести. Это жалоба неслыханного порядка, которую я решилась вам принести без долгих размышлений, поскольку случай острый и неотложный. Чтобы решиться, я должна была только утвердиться в мысли, которая зародилась во мне с первой минуты, как я вас увидела. Я полагаю вас умным, деликатным, человеком чести и благонравным, истинно религиозным; если я ошибаюсь, возникнут несчастья, потому что, будучи оскорбленной и не имея средств к защите, я должна отомстить, и, в качестве его друга, вы огорчитесь.

— Вы жалуетесь на Тирета?

— На него самого. Это злодей, который нанес мне беспримерное оскорбление.

— Я никогда не считал его на это способным. Какого рода это оскорбление, мадам? Откройтесь мне.

— Месье, я вам этого не скажу; но надеюсь, вы догадаетесь. Вчера, во время казни этого злодея Дамиена он в течение двух часов подряд странным образом злоупотреблял позицией, которую занимал позади меня.

— Я все услышал, и вы можете не продолжать. Вы правы, и я его осуждаю, потому что это злоупотребление; но позвольте вам сказать, что случай этот не беспримерный и не редкий; я даже думаю, что его можно извинить, либо любовью, либо актуальностью ситуации, при слишком близком соседстве противника-соблазнителя и юности грешника. Это преступление, которое можно искупить разными способами, к полному согласию сторон. Тирета мальчик, очень хорошего происхождения, и брак вполне осуществим, и если брак не отвечает вашему образу мыслей, можно возместить его вину очень постоянной дружбой, способной дать вам очевидные знаки его раскаяния и заслуживающие вашего прощения. Подумайте, мадам, о том, что он мужчина и, соответственно, подвержен всем слабостям человечества. Согласитесь также, что ваше очарование могло в какой-то мере способствовать помрачению его чувств. Я полагаю, наконец, что он может стремиться получить прощение.