Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

Через день, в одиннадцать часов, в момент, когда я садился в свою коляску, я вижу человека со скверной физиономией, который вручает мне бумагу и говорит, чтобы я прочел. Видя каракули, я прошу его прочесть самому, и слышу, что после обеда в такой-то день мне приказывается предстать перед комиссаром, чтобы ответить на жалобу, которую выдвигает против меня акушерка такая-то. После чего он уходит.

Не имея возможности догадаться, на что может жаловаться эта потаскуха, и будучи уверен, что она не сможет доказать, что я ее знаю, я иду к знакомому прокурору и формально поручаю ему меня представлять. Я его заверяю, что не знаю и никогда не был знаком в Париже ни с какой акушеркой. Этот прокурор идет к комиссару и приносит мне на следующий день копию жалобы.

Она жаловалась, что я был у нее в такую-то ночь вместе с дамой на пятом месяце беременности, оба в домино, что означает, что мы вышли с бала в Опере, и что я попросил у нее средства для производства аборта, держа в правой руке пистолет, а в левой — сверток с пятьюдесятью луи, и предложил выбирать. Страх заставил ее ответить, что у нее нет необходимых готовых зелий, но что они у нее будут в следующую ночь, и что после этого я ушел, пообещав вернуться. Думая, что я не обману, она попросила на следующее утро г-на де Кастель-Бажак спрятаться в комнате, соседней с той, где она меня принимала, для гарантии от насилия, но больше меня не видела. Она не замедлила бы принести жалобу, если бы меня знала. Прошедшим днем она встретила меня в Тюильери, и г-н де Кастель-Бажак, который меня знает, назвал ей мое имя и место жительства, и она не замедлила на меня донести, и что она заявляет, что я должен быть осужден по всей строгости закона. Таково удовлетворение, которого требует ее оскорбленная честь. Кастель-Бажак был назван как свидетель.

Мой прокурор сказал мне, что это клевета, не имеющая ни капли убедительности, и что, следовательно, это мне надо наказать, согласно закону, бессовестную акушерку, которая предъявляет мне этот иск. Он сказал, что я должен отнести дело криминальному лейтенанту и уполномочить его сделать все, что он сочтет необходимым. Четыре дня спустя он пришел мне сказать, что этот чиновник хочет со мной поговорить частным порядком, у себя, в три часа после обеда.

Я нашел очень любезного человека. Это был г-н де Сартин, которого два года назад король возвысил, назначив лейтенантом полиции. Первым делом для него следовало поручение, которое он принимал, вторым — комиссия, которая не покупалась. Он предложил мне сесть рядом с ним.

— Месье, — сказал он, — я просил вас прийти ко мне ради нашей взаимной выгоды, потому что наши интересы нераздельны. В уголовном процессе, который вам вчиняется, вам следует очиститься передо мной от обвинения, если вы не виновны; но прежде вы должны выявить наиболее ясным образом свою невиновность. Я готов вам помочь, абстрагируясь от качеств вашего судьи; но вы должны понять, что противная сторона может быть признана виновной в клевете, только если будет изобличена. Я хотел бы получить от вас внесудебную информацию. Ваше дело становится сложным в высшей степени. Оно таково, что, несмотря на вашу невиновность, вы можете оказаться вынуждены искать некоторых оговорок, связанных с вопросами чести. Ваши противники не станут уважать вашу деликатность и они вас прижмут, так, что вы будете вынуждены либо подвергнуться осуждению, если вы не расскажете всего, либо пренебречь тем, что вы можете счесть делом чести, чтобы доказать вашу невиновность. Я скажу вам по секрету, тет-а-тет. Знайте, что в некоторых пределах я часто предпочитаю защитить честь, в ущерб строгим и точным правилам криминальной юстиции. Заплатите мне той же монетой; доверьтесь мне; скажите мне все; осветите для меня все с возможной ясностью и положитесь на мою дружбу. Я ничем не рискую, если вы невиновны, потому что положение вашего друга не может никогда помешать мне быть честным судьей; но если вы виновны, мне вас жаль. Я заверяю вас, что буду справедлив.

Сказав ему все, что мне подсказывало чувство в ответ на его благородный демарш, я заверил его, что, не будучи в положении, когда честь может принудить меня к умолчаниям, я не имею ничего сказать ему внесудебным образом. Акушерка, которая меня обвиняет и мне незнакома, не кто иной как негодяйка, которая, в доле с мерзавцем хочет выманить у меня деньги.

— Я хочу этому верить, — сказал он, — но если это негодяйка, послушайте, каким образом помогает ей случай сделать для вас трудным и долгим доказательство вашей невиновности. Вот уже три месяца, как убежала м-ль Кс. К.В. Вы являетесь ее близким другом. Неизвестно, где она. Вас подозревают, платят с самого ее исчезновения шпионам, которые следуют за вами по пятам. Акушерка представила мне вчера обвинительную речь, составленную адвокатом Воверсеном, в которой предполагается, что беременная девица, которую вы к ней приводили, — это та самая мадемуазель, которая исчезла. Акушерка говорит, что вы оба были в черных домино, и подтверждается, что вы были оба на балу в черных домино в ту же ночь, когда, как говорит акушерка, вы были у нее. Это всего лишь полу-доказательства, но они заставляют вас дрожать.

— Почему я должен дрожать?

— Потому что подставной платный свидетель заявит, что видел вас обоих выходящими с бала и садящимися в фиакр, и сам фиакр, подкупленный деньгами, может показать, что отвез вас к акушерке. Итак, я должен буду начать с того, чтобы объявить вас взятым под стражу, чтобы заставить вас назвать персону, которую вы отвели к акушерке. Вас обвинят в том, что был сделан аборт, и, по прошествии трех месяцев, ее объявят мертвой.

— Я окажусь повинен в смерти, абсолютно невиновный, и это вы меня приговорите. Мне вас жаль.

— Вы правы, пожалейте меня, но не думайте, что приговорить мне вас будет легко. Я даже уверен, что никогда не приговорю вас, невинного; но вы будете долго томиться в тюрьме, абсолютно невиновным. Итак, вы видите, что это дело стало за двадцать четыре часа очень дурным и может стать ужасным за неделю. Что меня заинтересовало в отношении вас, это обвинение со стороны акушерки, которое вызывает у меня смех, но остальное в этом деле серьезно. Я вижу правдоподобность похищения, я вижу любовь и честь, которые настоятельно диктуют вам необходимость сдержанности. Я решил с вами поговорить. Скажите мне все, и я уберегу вас от всех неприятностей, которые вы должны ожидать, пусть и невинный. Скажите мне все, и будьте уверены, что честь девицы не пострадает. Но если, к несчастью, вы виновны в преступлении, в котором вас обвиняют, советую вам принять меры, которые не мне вам предлагать. Уверяю вас, что в течение трех-четырех дней я заставлю вас давать показания в канцелярии, где вы увидите меня только в качестве судьи.