Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

— Очаровательная Мариучча, — сказал я, садясь рядом с ней, — я без памяти влюбился в вас; скажите, что я могу для вас сделать, потому что, стремясь к обладанию вашими милостями, я должен действительно их заслужить.

— Сделайте меня счастливой, и я не стану отдаваться вашей любви в обмен на благодеяния, ведь я вас тоже люблю.

— Что же я могу сделать, чтобы вы были счастливы?

— Извлечь меня из нищеты и мучений, заставляющих меня жить с моей матерью, доброй женщиной, но суеверно набожной, которая мучает мою душу, стремясь обеспечить мое спасение. Она придирается к моей чистоплотности, потому что это вовлекает меня в риск понравиться мужчинам. Если бы вы проявили милость, дав мне деньги, которые я через вас выиграла в лотерее, она заставила бы меня от них отказаться, потому что вы могли мне их дать с дурными намерениями. Она позволяет мне идти одной к мессе после того, как наш исповедник заверил ее, что она может меня отпустить; но я не смею оставаться там ни одной лишней минуты, за исключением праздничных дней, когда за молитвой я могу оставаться в церкви два или три часа. Мы можем видеться с вами только здесь. Но вот о чем идет речь, если вы хотите сделать меня счастливой и можете этого добиться: молодой человек, красивый юноша, умный, хороший парикмахер, увидел меня у подметальщика две недели назад, и на следующий день он ждал меня у дверей церкви, где дал мне письмо. В этом письме он заявляет, что любит меня, и что если я могу принести ему в приданое четыре сотни экю, он женится на мне, открыв лавку парикмахера и закупив необходимую мебель. Я ему ответила, что бедна, и что у меня есть только сотня, в благотворительных взносах, хранящихся у моего исповедника. Сейчас у меня есть еще сто, потому что в случае замужества моя мать даст мне пятьдесят из свой доли. Вы могли бы составить мое счастье, милостиво дав мне еще две сотни экю, отнеся деньги моему исповеднику, старому, святому человеку, который меня любит и который никому никогда не скажет, что получил их от вас.

— Мне не нужно идти просить милостыни, я сегодня отнесу вашему исповеднику две сотни экю, и вы подумаете об остальном. Скажите мне его имя. Я дам вам отчет завтра утром, но не здесь, потому что холод и ветер меня убивают. Позвольте мне приискать комнату, где мы будем в полной безопасности, и где никто никогда не догадается, что мы провели там часок. Вы увидите меня в церкви и пойдете за мной.

Мариучча назвала мне имя старого монаха-францисканца и пообещала завтра пройти за мной. Она с благодарностью, написанной на ее лице, приняла от меня все те знаки любви, которую она ко мне испытывала, и которые я мог ей дать в той суровой обстановке, в которой мы находились, но настолько легкие, что я покинул ее, когда прозвонило восемь часов, гораздо более влюбленным в нее, чем до того, и весьма озабоченным тем, чтобы получить ее завтра, в комнате, которую я должен был подумать, как найти. Это было моей первой задачей.

Я отошел от разрушенного дворца и, вместо того, чтобы спускаться к площади Испании, пошел в обратном направлении и зашел на узкую и грязную улицу, где стояли несколько бедных домов. Я вижу женщину, выходящую из одного из них, как бы специально для того, чтобы вежливо у меня спросить, что я ищу.

— Я хочу, — говорю я, — снять комнату.

— Здесь таких нет, но вы найдете их сотню на площади.

— Я это знаю, но я хочу здесь, но не для того, чтобы сэкономить, но чтобы быть уверенным, что смогу прийти и провести час кое с кем, кто меня интересует. Я заплачу такую цену, как попросят.

— Я поняла вас, и я помогла бы вам сама, если бы у меня было их две; но у моей соседки есть одна на первом этаже, и я могу пойти поговорить с ней, если вы подождете один момент. Вы можете войти.

Я вхожу в лачугу, где вижу бедность и двух маленьких мальчиков, которые пишут свой урок. Пять-шесть минут спустя женщина возвращается и говорит пойти с ней; я иду, оставив на столе десять-двенадцать поло, которые она берет, поцеловав мне руку. Она вводит меня в соседний дом, где я вижу в совершенно пустой комнате на первом этаже другую женщину, которая говорит, что сдаст мне ее за хорошую цену, если я заплачу за три месяца авансом, то есть три римских экю, и сам завезу туда всю мебель, которая мне нужна.

— Я тут же заплачу вам три экю, но не могу заниматься завозом мебели. Займитесь этим сами и сделайте так, чтобы я увидел эту комнату меблированной сегодня в три часа. Я заплачу вам двенадцать экю.

— Двенадцать экю? Какую же мебель вы хотите?

— Кровать, маленький стол, четыре стула и зажженную жаровню с углем, потому что здесь можно умереть от холода. Я буду приходить лишь несколько раз, рано утром, и уходить каждый раз до полудня.

— Раз дело обстоит таким образом, приходите в три часа, и вы здесь найдете мою кровать и все остальное, что вы просили.

Я дал ей три экю, пообещал вернуться в три часа и ушел. Вот как это было.

Я тут же иду в церковь Троицы на Горках, спрашиваю отца исповедника и меня отводят в его комнату. Я вижу француза-монаха, на вид лет шестидесяти, чье красивое и честное лицо внушает доверие.

— Преподобный отец, я увидел у аббата Момоло, подметальщика Святого престола , девушку по имени Мария, отец которой по имени XX живет в Тиволи, и с нею ее мать. Я влюбился в нее и улучил момент сказать ей об этом и предложить денег, чтобы ее соблазнить; она мне ответила, что, вместо того, чтобы предлагать ей преступное, я должен был бы позаботиться о ней, чтобы она могла выйти замуж за некоего человека, который сделал ей предложение и сделает ее счастливой. Эта отповедь тронула меня, но не излечила от моей преступной страсти. Я говорил с ней второй раз и сказал, что хочу подарить ей двести экю просто так и иду, чтобы принести их ее матери. Она отвечала, что это сделает ее несчастной, потому что та подумает, что эти деньги будут платой за преступление, и она на это не согласна. Она сказала мне, что это вам, ее исповеднику, я должен отдать эти деньги, и вы ей посоветуете, как она может осуществить это замужество. Вот деньги, которые я вам принес, и я больше не хочу вмешиваться в это дело. Я уезжаю послезавтра в Неаполь и надеюсь по возвращении найти ее замужней.

Он берет сотню цехинов и дает мне расписку, затем говорит мне, что заботясь о Мариучче, я становлюсь защитником невинной голубки, что она исповедуется ему уже пять лет, и что часто он говорит ей идти к причастию, не выслушав ее исповеди, потому что знает ее достаточно, чтобы понимать, что она неспособна совершить серьезный грех. Он добавил, что ее мать святая, и пообещал мне проследить, чтобы этот брак совершился, после того, как разузнает о нравах юноши, за которого она хочет выйти, и заверил, что никто не узнает, откуда пришла ей эта помощь.