Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

— Священная коллегия должна была выбрать Ваше Преосвященство.

— Отнюдь нет, потому что такой нетерпимый ко всему, что кажется мне дурным, я, может быть, наделал бы многое сгоряча, и Бог знает, что могло произойти. Единственный в конклаве, кто создан быть избранным в папы, это кардинал Тамбурини. Но приходите завтра, потому что я слышу, что пришел народ.

Какая отрада для моей души услышать из уст этого Преосвященного, что папа лишен яиц (sic!), и восхваление Тамбурини. Я, конечно, поместил это в свои капитулярии [34] здесь — заметки, прим. перев. . Но кто такой этот Тамбурини? Я задал этот вопрос после обеда Винкельману, потому что, когда хочешь что-то понять, надо обратиться к философу.

— Тамбурини, — сказал он, — человек, уважаемый за свои добродетели, свой характер, свой ясный ум и свою твердость. Он никогда не скрывал, что думает об иезуитах. Он их презирает, и, по мнению Пассионеи [35] тогда — кардинал-директор папской библиотеки — прим. перев. его изберут. Я также думаю, что он будет великим папой.

Но вот, что я слышал в Риме, девять лет спустя, у князя Санта Кроче, от человека, преданного душой иезуитам, которые теперь находятся в агонии: кардинал Тамбурини, бенедиктинец , — сказал он, — был нечестивец; на смертном одре он просил причащения без предварительной исповеди . Я выслушал это и ничего не сказал. Я справился об этом на следующий день у человека, который должен был знать правду, и которому не было никакого резона ее скрывать. Он сказал, что этот кардинал служил мессу за три дня до того, и следует полагать, что если он не просил себе исповедника, значит, не имел, что ему сказать.

Итак, горе тем, кто любит знать правду, но не пытается черпать ее непосредственно из источника. Я надеюсь, дорогой читатель, вы легко извините мне мои отступления.

Назавтра я пошел к кардиналу, и он сразу отложил свое перо, сказав, что я хорошо сделал, придя к нему рано, чтобы рассказать историю своего бегства, разговоры о котором он слышал с восхищением.

— Охотно, преосвященнейший сеньор, но она долгая.

— Пусть. Мне сказали, что вы хорошо рассказываете.

— Мне усесться на паркет?

— О нет! На вас слишком красивая одежда.

Он звонит. Он говорит вошедшему человеку, что надо принести стул, и лакей приносит мне табурет. Сиденье без подлокотников и без спинки заставляет меня удерживать юмор в голове, я рассказываю плохо и укладываюсь в четверть часа.

— Я пишу лучше, чем вы рассказываете, — говорит он, — и если не верите, держите и читайте себе на здоровье, это посмертное Похвальное слово принцу Евгению; я дарю его вам. Надеюсь, вы не сочтете мою латынь дурной. Вы можете пойти поцеловать ногу Святого Отца завтра в десять часов.

Возвратившись домой, думая о странном характере этого кардинала, человека ума высокого, тщеславного и болтливого, я решил сделать ему прекрасный подарок. Это был « Пандектарум либер уникус » [36] Пандекты Юстиниана. , который дал мне в Берне швейцарец г-н Ф., и с которым я не знал, что делать; Это был том in-folio, в твердом переплете и хорошей сохранности. Это был подарок, которому он как главный библиотекарь Ватикана должен был найти применение, располагая, впрочем, прекрасной библиотекой, управляемой моим другом Винкельманом. Я написал короткое письмо на латыни Его Преосвященству и другое Винкельману, который должен был передать от меня дарственную. Мне казалось, что эта редкая книга вполне стоит его Посмертного слова, и я надеялся, что в следующий раз он не заставит меня ждать табурета. Я отправил книгу аббату через Коста.

На другой день в назначенный час я отправился в Монте Кавальо. Мне не надо было ни представляться, ни ждать, чтобы обо мне доложили Святому Отцу, потому что каждый христианин может явиться к нему, как только увидит, что дверь открыта; а впрочем, он меня знал по Падуе, когда занимал там епископское кресло; но несмотря на это я решил его предупредить.

Едва я вошел и поцеловал святой крест на его святой туфле, он сказал, положив руку на мое левое плечо, что помнит, как я покинул его собрание в Падуе, прежде, чем он завершил молитву.

— У меня есть, пресвятой отец, гораздо более крупные грехи, за которые мне надо каяться; поэтому и явился я простереться ниц к вашим святым стопам, чтобы получить отпущение.

Он дал мне великодушно благословение и спросил, о какой милости я хочу его просить.

— Заступничества Вашего Святейшества, чтобы я мог свободно вернуться в Венецию.

— Мы поговорим с послом и потом вам ответим. Часто ли вы ходите к кардиналу Пассионеи?

— Я был там три раза; он презентовал мне свое Посмертное слово принцу Евгению, и в знак признательности я отправил ему в подарок книгу пандектов.

— Он ее принял?

— Полагаю, да.

— Если он ее принял, он отправит к вам Винкельмана, чтобы заплатить за нее.

— Он обойдется тогда со мной как с книготорговцем. Я не приму плату.

— В таком случае он вернет вам дар, мы в этом уверены. Таково его правило.

— Если Его Высокопреосвященство вернет мне подарок, я верну ему Похвальное Слово.

Тут папа так рассмеялся, что на него напал кашель, и откашлявшись он снова стал смеяться.

— Нам будет приятно узнать конец этой истории, так, чтобы народ не узнал о нашей маленькой любознательности.

После этих слов еще более милостивое благословение известило меня о том, что аудиенция окончена.

На выходе ко мне подошел аббат и спросил с любопытством, не тот ли я Казанова, что бежал из Пьомби.

— Тот самый.

— А вы меня не узнаете? Я Момоло, лодочник в те времена у Ка Реццонико.

— Вы стали священником?

— Нет, но здесь мы все одеваемся как священники. Я первый скопаторе (подметальщик) у Святейшего отца.

— Мои поздравления, и прошу меня извинить, если это вызывает у меня смех.

— Смейтесь, потому что моя жена и мои дочери тоже смеются каждый раз, когда видят меня в одежде священника. Приходите нас повидать.

— Где вы живете?

— Позади церкви Троицы на Горах. Вот мой адрес.

— Увидимся сегодня вечером.

Я возвратился домой, радуясь тому, что проведу вечер в семье венецианского баркарола [37] гондольера — прим. перев. . Обедая с братом, я ничего ему не сказал о том, что имел беседу с папой, но пригласил пойти вместе со мной к баркаролу, ставшему святейшим подметальщиком .

Но тут после обеда появляется аббат Винкельман, который пришел сказать, что принес благодарность от его кардинала, что дар, который я ему отослал, является ценным и редким, и в лучшем состоянии, чем тот, что есть в Ватикане.

— Я пришел, — говорит он, — чтобы вам его оплатить.

— Я написал Его Высокопреосвященству, что дарю его.