Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

Но я был удивлен, когда увидел ее лишь в фигурантках.

Я пришел с ней ужинать, как обещал, и нашел ее в отчаянии; она в слезах мне сказала, что я должен отомстить за эту ее обиду, что еврей возложил вину на портного, но он обманывает. Я постарался ее успокоить, пообещав все, я провел с ней несколько часов и вернулся к себе, решив разобраться и отомстить.

Назавтра я послал Коста сказать еврею, чтобы пришел ко мне. Тот ответил, что он знает, что я хочу, и что если ла Кортичелли и не танцевала в этой опере, она будет танцевать в следующей.

Я понял, что нужно сделать, но также видел, что надо придать этому видимость смешного. Я призвал Ледюка, рассказал ему все, сказав также, что буду чувствовать себя опозоренным, если не отомщу. Я сказал, что это он может отомстить за меня, поколотив палкой этого мошенника, который нарушил данное мне слово таким очевидным образом. Я пообещал ему двадцать цехинов. Я также объяснил ему необходимость соблюдать секретность. Он попросил у меня двадцать четыре часа, обещая потом дать позитивный ответ.

На другой день он пришел к моей постели, чтобы сказать, что прошедшим днем он был занят тем, что узнавал личность еврея и дом, где тот живет.

— Сегодня, — сказал он, — я не упущу его из вида; я знаю, в котором часу он возвращается, и завтра вы узнаете остальное.

— Будь осторожен, и прежде чем доверить кому-то дело, хорошенько подумай.

На следующий день он сказал, что если тот пойдет к себе в то же время и пойдет той же дорогой, он перед сном получит несколько ударов палкой.

— Каких людей ты нашел?

— Я сам, я в себе уверен, и вы дадите мне двадцать цехинов только, когда город узнает об этом деле. Поколотив его, я пойду взять свой редингот там, где я его оставлю, и зайду в гостиницу с заднего хода, проберусь к себе в постель так, что никто не заметит. Сам Коста поклянется, что я не могу быть напавшим, если вдруг его спросят. У меня в кармане есть пара пистолетов, на всякий случай.

На следующий день он приходит меня брить, и я вижу, что он спокоен. Но когда мы остаемся одни, он сообщает, что дело сделано.

— Еврей, — сказал он, — вместо того, чтобы бежать, бросился на землю, и на его крики прибежали люди, и я удрал. Я не знаю, не убил ли я его, потому что пара ударов пришлись ему по голове.

— Это нехорошо.

Я был приглашен на обед к Терезе, где был г-н Сасси, первый кастрат , и аббат Гама. Я выслушал замечательную историю. Я сказал, что мне жаль, хотя он и мошенник. Кастрат сказал, что ему не жаль, и что он уверен, что говорят, что это он приготовил тому этот подарок.

— Говорят, — сказал мне аббат, — что это у вас была причина поступить с ним таким образом.

— Будет трудно такое доказать, — говорю я, — потому что мошенник достал до предела многих честных людей.

Заговорили о других вещах, и мы пообедали очень весело.

Еврей встал с постели несколько дней спустя, с пластырем на носу, и, а основном, все приписывают мне это происшествие, но ничего не доказано, в конце концов говорят, что дело забыть. Одна Кортичелли, сходя с ума от радости, говорила так, как будто она уверена, что это я за нее отомстил, и возмущалась, что я не хочу ей в этом признаться.

Развлекаясь подобным образом, я и не думал покидать Флоренцию так рано, когда доктор Ванини передал мне письмо, которое к нему пришло. Я вскрыл письмо в его присутствии и нашел там вексель на двести флорентийских экю, адресованный на Сассо Сасси, про который Ванини, рассмотрев, сказал мне, что он подлинный. Я пошел к себе в комнату, чтобы прочесть письмо, и вижу подпись Шарля Иванофф. Он писал из почтовой гостиницы в Пистойе, что, испытывая кругом одни несчастья и будучи без денег, он открылся одному англичанину, приехавшему из Флоренции по пути в Луку, который благородно подарил ему две сотни экю, дав прилагаемый здесь вексель на предъявителя, который он подписал в его присутствии.

Я не смею, — говорил он мне, — являться сам во Флоренцию, потому что боюсь, что буду узнан и арестован в связи с моим несчастным делом в Генуе. Я прошу вас проявить ко мне жалость и направить кого-нибудь получить эту сумму и передать ее мне, чтобы я мог выехать отсюда, заплатив хозяину гостиницы.

Услуга, которую просил у меня этот несчастный, была очень невелика, но я мог скомпрометироваться, потому что не только вексель мог быть фальшивый, но, даже будучи настоящим, он выставлял меня другом и находящимся в переписке с ним, чье имя и приметы были выставлены в газетах. Я решил вернуть ему его вексель лично. Я пошел на почту один, нанял двух лошадей и поехал в Пистойю, в почтовую гостиницу; Хозяин лично отвел меня в комнату мошенника и вышел. Я оставался там только на три или четыре минуты, чтобы сказать ему, вернув его вексель, что г-н Сасси меня знает, и что я не хочу, чтобы кто-то знал, что я с ним связан. Я посоветовал ему отдать вексель хозяину, который очень просто пойдет и отнесет его г-ну Сасси и принесет ему деньги. Месье сказал, что последует моему совету, я его оставил и вернулся во Флоренцию.

Не позднее чем послезавтра я вижу г-на Сасси с хозяином пистойской гостиницы в своей комнате. Г-н Сасси представляет мне вексель на двести экю, говоря, что тот, который мне дали, был фальшивый, потому что, во-первых, там была не подпись лорда, а во-вторых, этот лорд, не имея денег на счету, не мог его выпустить.

— Этот человек, — сказал он мне, — учел этот вексель, русский уехал, он пришел ко мне, чтобы получить свои деньги, я сказал ему, что этот вексель фальшивый, а он мне отвечает, что это вы лично принесли его русскому, и что, зная вас, он, не колеблясь, его учел, он претендует на то, чтобы вы его оплатили.

— Я? Он сошел с ума.

Я излагаю всю историю г-ну Сасси, показываю ему письмо, с которым русский отправил мне вексель, и вызываю Ваннини, который его мне дал и который готов поклясться, что видел этот вексель. Г-н Сасси говорит пистойскому хозяину, что тот ошибается, претендуя на то, чтобы я его оплатил, но хозяин не отступает, он хочет, чтобы я его оплатил, осмеливаясь мне сказать, что я наверняка сговорился с русским, чтобы его обмануть. Я направляюсь за моей тростью, банкир меня удерживает, и хозяин убегает. Г-н Сасси говорит мне, что я был прав, что я не должен ни в коем случае делать то, что в своей запальчивости мне говорил хозяин, и он уходит.

Назавтра я получаю записку начальника полиции, которого называют аудитором, в которой тот просит меня прийти к нему. Я не могу отказаться. Как иностранец, я должен идти узнать, что он имеет мне сказать. Достаточно вежливо меня встретив, он ясно дал понять, что я должен возвратить хозяину из Пистойи двести экю, которые тот дал русскому, потому что он никогда бы не дал их ему, если бы не видел, что я принес ему тот вексель; я отвечал, что в качестве судьи он может приговорить меня к оплате этого векселя, лишь допустив, что я участвовал в мошенничестве. Вместо того, чтобы ответить мне ad ungiiem [27] прямо — прим. перев. , он повторил, что я должен заплатить.