Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

После того, как она поработала до изнеможения, она подмылась в биде, затем заставила его это пить, и свинья выпил весь этот суп; она скрылась в соседней комнате, заливаясь смехом, и я последовал за ней, потому что от запаха мне стало плохо. Вволю посмеявшись и усевшись голая рядом со мной, она спросила у меня, как я нахожу этот праздник. Моя честь и мое самолюбие не позволили мне его похвалить. Я сказал, что антипатия, которую я испытываю к этому гнусному человеку, настолько велика, что она оказалась непреодолимым препятствием для того, чтобы ее чары могли воздействовать на меня так, как должны действовать на человека, имеющего глаза.

— Думаю, это возможно, потому что он очень некрасив; но теперь его нет, а вы ничего не предпринимаете. Так не подумаешь, глядя на вас.

— Это правда, дорогая Нина, потому что я таков же, как другие; но сейчас это невозможно. Он вызвал у меня слишком сильное отвращение. Нет, прошу вас, это бесполезно, ничего не выйдет; но может быть завтра, если вы не выставите у меня перед глазами этого монстра, недостойного наслаждаться вами.

— Вы ошибаетесь, он не наслаждается; я заставляю его работать. Если бы я могла подумать, что он меня любит, я бы скорее умерла, чем удовлетворила его желание, потому что он мне отвратителен.

— Как? Вы его не любите, и вы предоставляете ему возможность получить любовное наслаждение?

— Как я пользуюсь предметом для самоудовлетворения.

Я не нашел в рассуждении Нины ничего, кроме чистой правды развращенной натуры. Она пригласила меня ужинать назавтра, сказав, что она желает узнать, правда ли то, что я ей сказал, или ложь, пообещав, что Молинари будет болен.

— Он переварит свое вино и будет здоров.

— Ничего подобного, он будет болен. Приходите, и приходите каждый вечер.

— Я уезжаю послезавтра. Я уже рассчитался с гостиницей.

— Друг мой, вы не уедете. Вы уедете через неделю, после меня.

— Это невозможно.

— Вы не уедете, говорю вам; вы нанесете мне оскорбление, которого я не перенесу.

Я оставил ее и вернулся к себе с твердым намерением уехать вопреки ей. Несмотря на то, что в своем возрасте я не был уже новичком ни в чем, я отправился спать, удивленный беспутством этой женщины, ее свободой в разговоре и в действиях, а также ее откровенностью, потому что она поведала мне то, что ни одна женщина никому бы не доверила.

« Я использую его для себя, так как уверена, что он меня не любит. Если бы я знала, что он любит меня, я скорее умерла бы, чем удовлетворила его желание, потому что я его ненавижу ».

Я знавал такое, но ни одна женщина мне такого не говорила.

Назавтра, в семь часов вечера, я был у нее. Она мне сказала с деланно грустным видом, что мы будем ужинать тет-а-тет, потому что у Молинари очень сильные колики.

— Вы мне сказали, что он заболеет. Вы его отравили?

— Я на это способна, но Бог меня оградил.

— Но вы заверили меня, что он будет болен, и так и случилось. Значит, вы ему что-то дали.

— Ничего. Не будем об этом говорить. Будем наслаждаться; потом мы поужинаем, и будем смеяться до утра, а завтра вечером будем делать то же самое.

— Нет, потому что в семь часов я уезжаю.

— Вы не уедете, и кучер не будет с вами скандалить, потому что ему заплачено. Вот его квитанция.

Все это говорилось с веселым видом, тоном любовного своеволия, который не показался мне слишком навязчивым. Особой необходимости уезжать у меня не было, я принял случившееся с его хорошей стороны, назвал ее безумной, сказав, что совершенно не стою подарка, который она собирается мне сделать.

— Удивительно, — сказал я ей, — что такая как вы, содержа такой хороший дом, вы не озаботились завести себе компанию.

— Все дрожат. Они опасаются Рикла, влюбленного и ревнивого, которому этот J… f, который лежит в коликах, описывает все, что я делаю. Он это отрицает, но я уверена; мне даже приятно, что он ему пишет, и мне жаль, что до сих пор он не мог сообщить ему ничего важного.

— Он напишет ему, что я ужинаю с вами тет-а-тет.

— Тем лучше. Вы боитесь?

— Нет. Но мне кажется, что вы должны были бы мне сказать, если я должен бояться.

— Ничего, так как он может что-то сделать только со мной.

— Но мне не хотелось бы стать причиной ссоры, которая нанесет вам ущерб.

— Наоборот. Чем больше я его буду злить, тем больше он будет меня любить, и примирение ему обойдется дорого.

— Значит, вы его не любите?

— Я люблю его, чтобы его разорить; но он настолько богат, что это невозможно.

Я видел перед собой женщину, прекрасную как ангел, ужасную как дьявол, яростную шлюху, рожденную, чтобы наказывать всех, кто, к своему несчастью, влюбляется в нее. Я бывал знаком с другими в этом же духе, но никогда — с равной ей. Я подумал сыграть партию с этой злодейкой, взяв с нее контрибуцию. Она велела принести карты и предложила мне сыграть с ней в то, что называется Примиера . Это азартная игра, однако, сложная, в таком роде, что благоразумный всегда выигрывает. Я убедился менее чем в четверть часа, что играю лучше, чем она, но ее счастье было столь велико, что, когда мы встали, чтобы идти ужинать, я подсчитал фишки и обнаружил, что проиграл восемнадцать-двадцать пистолей, которые сразу ей выплатил, и которые она приняла, пообещав мне реванш. Мы хорошо поужинали, и после ужина я проделал с ней все те любовные безумства, которые она захотела и которые я смог, потому что мое самое лучшее время уже прошло. Она заявила однако, что довольна, и отпустила меня домой, когда я сказал, что мне надо идти поспать.

Назавтра я явился к ней пораньше, мы сели за игру, и она проиграла, и проигрывала все пять или шесть следующих дней, что оставалась в Валенсии, так что я наварил с этой безумной почти две сотни дублонов, которые в этот момент были мне не бесполезны. Шпион вылечился от своих колик уже на следующий день, и ужинал все время с нами, но его присутствие не доставляло мне неудобства с той поры, как она перестала с ним проституировать в моем присутствии. Она повела себя обратным образом. Она отдавалась мне, говоря ему, чтобы шел писать графу Рикла, и он удалялся.

Она получила, наконец, письмо от графа, которое дала мне прочесть. Он говорил ей на хорошем итальянском, что она может вернуться в Барселону, ничего не опасаясь, потому что епископ получил приказ двора рассматривать ее только как женщину театра, которая находится в Барселоне только проездом, и благодаря этому она может провести там всю зиму и быть уверена, что ее оставят в покое, при условии, что она будет жить спокойно и не будет устраивать никаких скандалов. Она сказала мне, что во все время, что я остановлюсь в Барселоне, я смогу делать ей визиты только ночью, после того, как граф удалится, что происходит всегда в десять часов. Она заверила, что я ничем не рискую. Я бы, может быть, не остановился в этом городе, если бы она мне не сказала, что в случае, если мне понадобятся деньги, она одолжит мне сумму, которая будет мне необходима. Она хотела, чтобы я выехал за день до нее, и чтобы я остановился, чтобы дождаться ее в гостинице в Тарагоне, что я и проделал. Я провел очень приятно день в этом городе, полном древних монументов.