Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

Бетти после моей короткой речи оставалась добрую четверть часа, опершись локтями о стол и опираясь головой на руки, глядя на меня и не говоря ни слова. Ее вид не был ни грустен, ни удивлен; я обрадовался, увидев, что она готова, наконец, дать мне определенный ответ. Вот что она мне сказала:

— Не думайте, дорогой друг, что мое молчание вызвано нерешительностью, которая была бы неприятна мне самой; действительно, нет. Я достаточно в здравом уме, чтобы понять и мудрость вашего совета и доброту его источника. Я его приветствую; и я воспринимаю как высшую милость Провидения счастье, что я получу, оказавшись в руках человека вашего характера и вызвав ваш интерес до такой степени, что вы готовы сделать для меня все то, что вы могли бы сделать для пользы дорогой дочери как любящий отец. Вернемся же в Ливорно, и выедем сразу. Что меня удерживало и держит до сих пор, это то, как я могу увериться, что сэр Б.М. меня простит. Я уверена, что он меня простит, но путь к этому труден, поскольку, хотя он и мягок, нежен и влюблен, он очень деликатен в вопросах чести, подвержен влиянию, которое оказывает первое движение души на человека благородного, почувствовавшего себя оскорбленным. Следует избежать этого рокового момента, потому что он может меня убить и затем убьет себя. Вы подумаете об этом по дороге и скажете мне, как это сделать. Знайте, что он очень умен и не поддастся никакому обману. Я думаю, следует письменно рассказать ему обо всем происшедшем, ничего не скрывая, потому что малейшее искажение правды его рассердит, а когда ему кажется, что ее от него скрывают, он впадает в ярость. Следует избегать говорить ему, если вы решите ему написать, что я заслуживаю его прощения, поскольку это ему судить, заслуживаю ли я его или нет. Он будет судить об этом по моему раскаянию из письма, которое я напишу ему по-английски, в котором он найдет мою душу и мои слезы; но наверняка следует скрыть место, где я буду находиться, пока он не напишет мне, что он меня прощает; тогда мне уже не надо будет бояться. Раб своего слова, человек честный и благородный, он будет жить со мною еще хоть пятьдесят лет, и не упрекнет никогда за мою ошибку. Это благородная душа! Несчастная, как я могла так ему изменить!

— Прошу вас сказать мне, изменяли ли вы ему еще хоть раз?

— Никогда, дорогой мой друг; но я знаю всю его жизнь. Его первая жена причинила ему много горя, он дважды дрался на Антилах, он тогда служил; затем он женился во второй раз, но важные обстоятельства заставили его разойтись с женой. Я познакомилась с ним два года назад в нашем пансионе, в компании с другом Нэнси. Мой отец тогда умер, и его кредиторы захватили все, я должна была выйти из пансиона, не имея возможности его оплачивать, и Нэнси, Софи и все другие девочки были этим очень огорчены, потому что меня любили. Сэр Б.М. взял на себя мое содержание и назначил мне маленькую ренту, которая гарантировала меня от нищеты на весь остаток дней. Признательность заставила меня полюбить его. Я сама просила его взять меня с собой, когда узнала, что он решил покинуть Англию на какое-то время; моя просьба удивила его; он сказал мне, как человек благородный, что слишком любит меня, чтобы везти с собой и пытаться обращаться со мной как с дочерью. Ему казалось невозможным, чтобы я любила его, как любовника. Вы видите, что его заявление, вместо того, чтобы породить трудности, их разрешило. Я сказала ему, что каким бы образом он ни любил меня, я могу быть от этого только счастлива, и после этого он написал мне письмо, в котором пообещал жениться на мне, как только закон позволит ему это сделать. Я никогда его не обманывала.

— Да, дорогая Бетти, он вас простит; осушите ваши слезы и едем. У меня есть друзья в Ливорно, и никто не может знать, что я познакомился с вами. Я передам вас в надежные и не вызывающие подозрений руки, где вам ничего не будет угрожать, и где я вас никогда не буду видеть. Я обещаю вам, что уеду из Ливорно только тогда, когда узнаю, что вы вернулись к сэру Б.М., которого я уже полюбил, и если получится, что сэр Б.М. окажется неумолим, не захочет вас простить, я обещаю никогда вас не покидать и даже отвезти вас в Англию, если вы мне скажете.

— Как же вы сможете бросить ради меня свои дела?

— Никаких сомнений, дорогая Бетти. Знайте, что к Риму меня ничто не привязывает, кроме желания увидеть вновь его красоты. Это не дело; но делом становится постараться возместить вашу потерю.

— Что бы могла я сделать для вас?

Я вызвал возчика и сказал ему, что надо возвращаться в Витербе, где я оставил мой портфель на кровати.

— Отправьте туда почтальона.

— Я не могу ему это доверить. Если он убежит с моим портфелем, я человек конченный.

— Возьмите почтовых лошадей, а я буду ожидать вас здесь; но вы мне оплатите день.

— Вот цехин. Закажи быстро почтовых лошадей; но езжай медленно за нами на своих лошадях, потому что завтра с утра пораньше мы снова поедем.

Цехин его убедил, лошади были вмиг поставлены, и мы прибыли к семи часам в Витербе, где я притворился, что в отчаянии, не находя портфеля. Служанка клялась, что никто кроме нее не заходил в комнату. Я со спокойным видом заказал ужин, дав понять Бетти, что должен действовать таким образом, чтобы избежать трудностей, которые могут возникнуть у возчика при возвращении в Сиену с ней, которую там воспринимают как переданную ему ее мужем. Он прибыл со своими лошадьми в десять часов и передал ей ее маленький чемодан, когда она об этом попросила. Я легко вскрыл маленький замок, висящий на цепочке, и Бетти взяла свой капот и пакет, в котором были у нее четыре рубашки, чулки, платки и ночные чепчики. Остальное было мерзавца; но я был слишком любопытен, чтобы не поинтересоваться, что у него было. Это, может быть, было все, чем он располагал в этом мире.

Мы нашли там старые штаны, пять-шесть мятых рубашек, мешочек с пудрой, в котором были также гребни и помада, и восемнадцать-двадцать брошюр, все комедии, либо комические оперы. Кроме этого — пакет с письмами, которые должны были быть весьма интересными и которые Бетти хотела прочесть вместе со мной. Первое, что мы нашли замечательного, было, что эти письма все были адресованы г-ну л'Этуаль, комедианту, очень известному в Марселе, в Монпелье, в Тулузе, в Байоне и во многих других городах юга Франции. Бетти внушала мне сочувствие. Она не могла смеяться. Она оказалась обманута презренным комедиантом, и стыд, который она испытывала, приводил ее в отчаяние. Я сказал, что мы их прочтем завтра, и она вздохнула с облегчением.

— Я прошу вас, — сказала она, — выйти, пока я не лягу в кровать, потому что, наконец, я смогу сменить рубашку.

— Все, что вы хотите, мой ангел, и, если вы желаете, я скажу постелить мне в другой комнате.