Анна Масс - Писательские дачи. Рисунки по памяти

— Правда, Аллочка прелесть?

И все искренне согласились: правда, прелесть.

Алла рассказывала (а потом написала в своей маленькой книжке воспоминаний): познакомил их незадолго до конца войны Александр Галич, в то время еще мало кому известный Саша Гинзбург. Алла училась во ВГИКе вместе с его младшим братом, Валерой Гинзбургом, будущим кинооператором. У них была дружная студенческая компания. Собирались обычно у Валеры — у него была отдельная квартира. И как-то вечером Саша Гинзбург позвонил Вите Драгунскому (они дружили еще с довоенных времен, оба начинали как артисты) и сказал:

— Витька, давай к нам. Тут у Валерки потрясающие девушки!

Он пришел. И с того вечера они не расставались. Им повезло — у них на первое время оказалось отдельное пристанище — комната его родственника, который еще не вернулся с фронта. Но через какое-то время родственник вернулся, и начались мытарства с жильем. Года два молодая семья с уже родившимся Денисом как-то устраивалась, кочуя по комнатам уехавших знакомых, но потом все-таки пришлось поселиться с ребенком у Витиной мамы, по месту Витиной прописки, на Покровке, в небольшой комнате огромной коммунальной квартиры. Комнату перегородили шкафом. Ничего особенного, тогда многие так жили.

Витина мама была машинисткой. Для подработки печатала дома, по ночам.

Все равно было весело, интересно, шумно, Алла помогала мужу в работе, он ее познакомил со своими друзьями — артистами эстрады, писателями, циркачами, художниками. Они и оставались всю жизнь их друзьями.

И всё бы хорошо, но кто-то из жильцов «стукнул» в милицию, что Виктор в течение двух лет не проживал в квартире и по закону подлежит выписке. И его выписали! А без прописки нельзя было жить в Москве. Все попытки снова прописаться в комнате, где он жил с раннего детства, наталкивались на грубый, издевательский отказ:

— А что вы так за Москву держитесь? Поезжайте в другой какой-нибудь город — в Бердичев, например, или в Гомель. Может, там вас пропишут.

Подлый намек на то, что ему, «безродному космополиту», не место в столице нашей родины.

Была и еще одна причина милицейского злорадства и подозрительности: в паспорте Виктора в графе «место рождения» было написано «Нью-Йорк». Эта нелепица произошла из-за того, что за несколько лет до революции молодые Витины родители, спасаясь от погромов, уехали из родного Гомеля в Америку. И там он родился. В Нью-Йорке. Родители в Америке не прижились и вернулись с грудным ребенком в свой Гомель. Было это в 1914 году, за месяц до начала Первой мировой войны. А запись в метрике осталась и доставила потом Виктору немало неприятностей. Спасибо еще, что не арестовали как американского шпиона.

О том, чем закончилась история с пропиской, Алла тоже любила рассказывать, а впоследствии включила и эту историю в книжку своих воспоминаний. История замечательная!

А что если, — подумала Алла, — написать письмо кому-нибудь из власть имущих? Например, Буденному?

Она выросла на улице Грановского, в знаменитом доме, где жили члены правительства. Отсюда по ночам увозили на «черном вороне» Бухарина, Пятакова, еще многих, но и теперь продолжали жить Хрущев, Маленков, Буденный. Отец Аллы работал в этом доме слесарем-водопроводчиком. Их семья — отец, мать и трое детей — обитала в «служебной квартире» — так называлась темная и сырая подвальная комната.

А во дворе она играла с дочками наркомов. Сам Буденный гладил ее по головке. Он казался ей добрым. Вдруг поможет! Ведь просьба-то пустяковая: прописать Витю туда, где он жил всю жизнь.

Алла написала письмо и передала через знакомую лифтершу. Стали ждать ответа.

А жизнь на Покровке тем временем превратилась в сплошную трепку нервов. Почти каждый вечер, вернее ночь, после двенадцати, в коридоре раздавался громкий топот сапог и сильный стук в дверь. Это являлся участковый, пожилой человек, который Витю знал еще с довоенных времен.

— Проверка паспортов!

Зажигался свет, просыпался ребенок, мелко дрожала Витина мама, у Аллы колотилось сердце.

Участковый долго разглядывал Витин паспорт и говорил:

— А где прописочка? Прописочки нет — не имеешь права тут ночевать. Оформляй прописочку, а то выселять тебя, Виктор, будем из Москвы.

Он был не злой человек, этот участковый, и ходил не по своей воле. Видно, ему было дано задание — теребить, угрожать, терроризировать.

Буденный так и не ответил.

Виктор совсем упал духом. Куда идти? Где искать правду?

— И тогда, — рассказывала Алла, — я вспомнила о Васе, сыне Сталина. Он приходил в наш дом на Грановского. Там жил его старший брат Яков Джугашвили, там жили его товарищи, Володя и Фрунзик Ярославские. Когда он приходил, вся ребятня сбегалась на него посмотреть. Еще бы! Сын Сталина! Он был, в противоположность своему красивому старшему брату Якову, обычный паренек заурядной внешности, невысокий, рыжеватый, с крупными веснушками.

И вот Алла решила пойти к нему на прием, как к депутату Верховного Совета, и попросить его о помощи.

Приемная штаба ВВС была недалеко от метро Аэропорт.

— Ноги у меня подкашивались от страха. В проходной я сказала, что хочу записаться на прием к депутату генералу Сталину.

Я готова была умолять на коленях, чтобы меня приняли, но, проверив паспорт, мне неожиданно сказали «проходите».

Ее приняли два вежливых офицера, внимательно прочитали по очереди ее отчаянное заявление.

— А теперь расскажите всё как есть.

И она, захлебываясь словами, боясь, что ее прервут, стала рассказывать о том, что давно знает Василия Сталина, жила в одном доме с его братом…

Ее выслушали и попросили принести справку о том, что она действительно прописана на улице Грановского, 3, и еще справку из домоуправления о прописке Драгунского в Москве с 1925 года.

— И перепишите ваше заявление, чтобы всё было официально, без эмоций.

Виктор уже ни во что не верил, настроение у него было подавленное, но за справкой пошел.

С этими справками и новым заявлением Алла снова поехала в штаб.

— И вот я в огромном кабинете Василия Сталина. Одна стена — сплошное стекло, за ним — летное поле, самолеты.

В кабинет без конца входят и выходят военные, что-то докладывают. Генерал стоит у стола, где селектор, и с кем-то разговаривает. Он обернулся в мою сторону, и я увидела те же, что в детстве, крупные веснушки.

Он взял заявление и размашисто, наискосок написал: «ПРОПИСАТЬ! В. Сталин». Протянул мне заявление и пожал руку.

Не веря своему счастью, Алла вернулась на Покровку. Когда Виктор увидел бумагу с резолюцией «прописать» и подпись, он чуть не потерял дар речи. Он только повторял:

— Не может быть!.. Не может быть!..

Тут же поехал в Главное управление милиции. Тот самый полковник, который издевательски советовал ему уехать в Бердичев или Гомель, прочитав бумагу с резолюцией, вскочил с места и, пробормотав: