Анна Масс - Писательские дачи. Рисунки по памяти

Покурив и потрепавшись, он делал знак Лёке, и они уходили погулять в горы, взяв зачем-то с собой байковое одеяло. А я шла на пляж, где ко мне подсаживался один из отдыхающих, вроде бы писатель, вроде бы «нашего круга», как сказала бы мама, но совершенно мне не симпатичный. Я спасалась от него в море (он к тому же и плавать не умел, тоже мне Мартин Иден).

Если Боря не приезжал, мы с Лёкой совершали путешествия вдвоем или взяв в спутницы немолодую украинскую поэтессу. Ходили на могилу Волошина, в Лягушачью бухту, съездили в Судак и — с экскурсией — в Новый Свет. Вечером ходили с Лёкой на танцы в соседний дом отдыха Медсантруд.

Возвращались в свой Ленинградский корпус ночью и долго еще не спали. Лёка развлекала меня рассказами о своих многочисленных романах. Рассказы были почему-то все очень смешными, мы обе хохотали так, что нам в стены с двух сторон стучали возмущенные писатели. Зато утром мы с ней дрыхли чуть ли не до обеда.

В общем, это было довольно пустое времяпрепровождение, если не считать, что я нахваталась от Лёки теоретических познаний в той области, которую не изучают на филфаке, да научилась курить. Лёка и раньше курила, и мы с ней нахально дымили папиросами «Дукат» под осуждающими взглядами соседей.

То, о чем я мечтала, когда сюда ехала — встреча, любовь, — не произошло. Мои романтические фантазии грустно осели на дно души, как взбаламученный кофе оседает на дно чашки.

А когда путевка кончилась и я вернулась в Москву, узнала: Милку Гаврилову как отличницу перевели на очный, журналиста Вову посылают по обмену студентами в Болгарию, а меня из парусной секции отчислили за прогулы.

2 сентября 1955 г.

Сегодня позвонил Сашка Богословский и пригласил в кино. Мы пошли в «Ударник» на «Мадам Икс». Картина скучная, Сашка еще скучнее. На даче он не казался таким занудным. В кино брал мою руку и мял своими липкими руками. Противно. На обратном пути, не переставая, хвастался и всячески набивал себе цену. Неужели я не встречу человека, который бы мне понравился и которому бы я тоже понравилась? Я бы могла влюбиться в такого человека, как Боря Сергуненко, но вряд ли мы с ним когда-нибудь встретимся, он уже и забыл меня давным-давно. И вообще, если я немного и нравилась ему, то только как забавная собеседница, не более.

10 сентября 55 г.

Опять звонил мне этот кретин Сашка, долго убеждал, что хочет меня видеть, что я ему нравлюсь, и тому подобное. Еле от него отвязалась. Сказала маме — если еще позвонит, говорить, что меня нет дома.

Теперь о другом. Мама нашла те два моих дурацких стихотворения про Коктебель (которые, между прочим, лежали в моем дневнике, а дневник — в письменном столе, так что у меня есть подозрение, что она и дневник мой читает) и теперь твердит, чтобы я писала стихи, что папа их покажет Павлику Антокольскому, и если они Павлику понравятся, он их рекомендует в какой-нибудь журнал, и вообще, пока жив Павлик, надо пользоваться.

Еще него! Пользоваться! Вообще не собираюсь писать стихов. Вот если бы мне с самого начала попытаться во ВГИК на сценарный! Наташка Абрамова там учится и говорит, что у них страшно интересно, им там заграничные фильмы все время показывают, и вообще. Но чтобы туда поступить, надо писать не стихи, а рассказы или сценарии. Но о чем? Я же ничего не знаю! У меня нет никакого жизненного опыта.

13 сентября 55 г.

Сегодня столкнулась в метро со Светкой Чеботаревой. Я ее проводила до Зубовской. Светка говорит, что у них в МИИТе потрясающе интересная жизнь, литературное объединение, театральная студия, и вообще, никакого сравнения со школой.

А мне, наоборот, кажется, что это были самые счастливые годы и что с ними у меня закончилась вся радость жизни. Бывало, придешь из школы, только сядешь обедать — телефон. В день раз по десять звонят, и я звоню: обсудить что-нибудь, договориться пойти куда-нибудь, уроки узнать… А теперь — мало кто звонит. Да мне никто и не нужен. Чем встречаться с теми, кто не нравится, лучше уж ни с кем.

Заперлась в ванной и долго ревела. Такая тоска напала. Только было успокоилась и села учить английский, как вдруг, без звонка, является Сашка Богословский. Сидел часа два. Хвастался и изо всех сил старался показать, какой он умный. Он обычно надоедает через пятнадцать минут, а после двух часов его уже хочется повесить или самой повеситься. Ну почему, почему мне так не везет?!

17 сентября 55 г.

Только что ушла Маринка. Она стала ужасной воображалой. Когда она приходит, то первым делом садится у зеркала, начинает делать всякие выражения, а потом изрекает:

— А все-таки я лучше тебя!

Это меня злит. Тем более, что это правда. За ней бегают мальчишки из ее класса, и это делает ее уверенной в себе. А я в себе страшно не уверена. Все больше убеждаюсь в том, что моя жизнь не удалась, что в ней больше ничего хорошего не будет. Это, может, звучит странно в мои годы, но именно в мои годы живут полной жизнью, с этих лет начинаются события и все такое, а у меня как будто все интересное позади. И дальше будет тусклая жизнь без событий, потрясений, и постепенное, уже начавшееся увядание. Как у Бунина, я как раз сейчас его читаю. Жизнь его героев мне близка своей пустотой и ненужностью для них самих. Годы проходят в повседневной скуке, а когда они опомнятся — молодость ушла, прожита жизнь пустоцвета. И они это сами понимают, и им от этого очень грустно, а уже поздно что-либо изменить.

18 сентября 55 г.

Прочитаю у Шопенгауэра в «Афоризмах житейской мудрости»: «Человек, имеющий много в себе самом, подобен теплой, светлой, уютной комнате в Рождественскую ночь, когда за окном метет пурга». И подумала: может, это про меня?

А что? Если много имеешь в себе самой, то и одной не скучно. Можно читать, размышлять, погружаться в собственный мир…

Да, но посмотрела бы я на него, как бы он со своим богатым внутренним миром просидел в Рождественскую ночь хоть в какой уютной комнате, если там нет никого, кроме него, и часы бьют двенадцать, и он поднимает бокал и пьет в полном одиночестве, а вокруг одни только пыльные фолианты с мудрыми мыслями, от которых уже тошнит.

А вы знаете, что человек должен смеяться? Конечно, знаете! Вы же сами сказали в своих «Афоризмах»: «Смех — это разменная монета счастья».

Попробуйте засмейтесь, когда вы один. Вам страшно станет.

Мне вот, например, вдруг стало жутко от мысли, что я сейчас засмеюсь над чем-то. Одна, в темной комнате, в кругу от настольной лампы, вдруг засмеюсь нечеловеческим смехом. Это с ума можно сойти.

И потом: что значит «много иметь в себе самом»? Много знать? Много чувствовать? Обладать богатым воображением? По если даже в Рождественскую ночь вы сидите один, то зачем это всё?