Анна Масс - Писательские дачи. Рисунки по памяти

На стенах висят иконы. Церкви тут нет, но немцы каждое воскресенье устраивают службу у кого-нибудь дома. Их дети не вступают ни в пионеры, ни в комсомол.

10 сентября 1958 г.

Дорогие родители!

С утра пять градусов мороза! Комбайн остановился — Захар что-то чинит на мостике, а я залезла в копну соломы — хоть ветер не задувает, но всё равно не могу согреться.

Энтузиазм, где ты? Ау!

Больше не могу писать, окоченела.

Поле огромное. До обеда сделали кругов семь. Я согрелась. Но от постоянного махания вилами очень руки устают. Час поработаешь и думаешь — пусть лучше холодно, только бы отдохнуть. Есть мне хотелось дико, позавтракать не успела. А обед все не везут и не везут. У меня уже голова кружится. А комбайн не останавливается.

Но вот остановился. Было уже часов шесть вечера. А начали в семь утра. Мои комбайнеры, в толстых тулупах, в валенках с галошами, в ушанках, открывают свои сумки, достают пироги, бутылки с молоком и принимаются за еду.

А на мне резиновые сапоги, которые пропускают холод, как если бы я босиком стояла на снегу, ситцевый платочек и одна варежка. Другую я потеряла.

Сижу, скрюченная, на лафете и дрожу.

Вдруг подъехал на вороном коне агроном Хасым Абдулыч и велел мне, пока комбайн стоит, подобрать валок. Я не выдержала и со слезами завопила:

— Вы сытый, вы и убирайте! А я не могу! Я есть хочу!

Он смутился и ускакал.

Тут спустился с мостика комбайна Яшка и протянул мне кусок пирога. Я жадно съела его, облив слезами, и стало немного легче.

Потом узнала: обеда в этот день не было — на кухне треснула плита. Те, кто оставался в лагере — повара, больные, — купили в деревне хлеба, молока, яиц, сметаны и нажрались. А те, кто работает на комбайнах, остались голодными.

Стемнело, а работать ночью — мучение: не видно, куда суешь вилы, полон ли копнитель, пора ли нажимать на педаль и выбрасывать копну. Прицеп трясется, я то и дело ударяюсь животом о железную стенку, у меня живот — сплошной синяк. Когда комбайн, дойдя до конца поля, поворачивает, надо спрыгнуть с него на ходу, чтобы перейти на наветренную сторону, а ступенька высоко, ватник цепляется, от него отлетают последние пуговицы, в глаз того гляди воткнется какой-нибудь рычаг — в темноте не видно. Не успеешь выбросить одну копну, как копнитель снова полон соломой, ее надо разгребать, трамбовать, следить, чтобы она не забилась в барабан.

Но в темноте не уследишь, и поэтому солома в барабан забилась. Хорошо еще, что у моих комбайнеров спокойные нервы. Они не ругались, а без лишних слов принялись за починку. Чинили минут двадцать, а я притоптывала ногами на своем прицепе и выла от холода и усталости.

В какие-то моменты мелькала мысль: ты же хотела испытать себя на прочность, вот и давай, испытывай! Посмотри, как величественна степь, освещенная луной, наполненная блуждающими огнями фар и рокотом комбайнов. И на себя посмотри, скрюченную, плачущую от холода. Скажи спасибо, что никто не видит тебя в темноте.

Поломку устранили, комбайн снова тронулся, я снова разгребала и трамбовала солому, но как-то душевно оцепенела, потеряла чувство времени.

Подошла машина забрать зерно, и когда Яшка крикнул: «Анька! Поезжай домой!» и я села в кабину, то вначале даже не почувствовала разницы между холодом и теплом кабины.

Шофер Николай довез меня до перевалки, оттуда я в темноте добралась до своего дома и постучала в окно. Анна в длинной ночной рубахе открыла и ушла на свою кровать, а я, как была, сняв только сапоги и ватник, шлепнулась на матрас рядом с Майкой и укрылась с головой одеялом. В доме было тепло, я скоро согрелась, но уснула не сразу. Как закрою глаза, так вижу, как из рукава всё сыплется и сыплется солома, а я ее раскидываю, раскидываю…

И такая работа вот уже две недели.

А сегодня мы с Майкой проснулись, посмотрели в окно — а там всё бело. Снегу — как в январе. Зима настоящая. Комбайны не работают.

Мы валялись до девяти, потом вышли на улицу. Зрелище сказочное: дома в снегу, белый дым из труб поднимается в голубое небо. Только снег очень жжет сквозь резиновые сапоги.

До обеда мы работали на току, а теперь лежим на матрасах, отдыхаем. Хозяйка накормила нас супом из фруктов и еще дала по куску жареной курицы. Рассказала, какие красивые занавески были у нее в прежнем доме, в Саратовской области, откуда их выслали. Тюлевые, с зубчиками. В здешних магазинах нет тюля, и достать негде, приходится занавешивать окошки марлей, а она так мечтает о тюлевых с зубчиками.

30 сентября 1958 г.

Дорогие родители!

Сижу в клубе, вернее, в бывшем клубе, который переоборудовали в общежитие для мальчишек. Сейчас проходили двое и угостили меня луковицей и хлебом. Вот, ем хлеб с луком и пишу. У хозяев слишком чинно, боишься что-нибудь не то сделать, а тут можно с ногами на постель забраться, и вообще, со своими свободнее.

Спешу сообщить вам новость: всех девчонок-копнильщиц сняли с комбайнов, а им на смену прислали ребят с четвертого отделения. А то некоторые девчонки начали от переутомления в обморок падать.

Теперь мы работаем на току, разгружаем машины с зерном. По сравнению с комбайном эта работа — просто рай. Сегодня мы работали в ночную смену, с восьми вечера до восьми утра. Вначале было много машин, но к концу ночи их стало меньше: многие комбайнеры не выдержали пяти бессонных суток и уехали домой. Мы с Майкой, Таней Липской и Галкой Туве в перерывах между разгрузками прятались от ветра в кабине сломанного грузовика и вспоминали работу на комбайне. Как плакали от усталости и не надеялись живыми вернуться домой.

К концу ночи машин стало совсем мало, а мороз усилился. И мы прямо промеж буртов устроили для сугреву танцы. Наиболее согревающими оказались давно ушедшие из моды краковяк и полька.

Завтоком Иван Васькин развел маленький костер и жарил в плице пшеницу. Она вкусная, как жаренные семечки.

Мы здесь живем от четверга до четверга, от бани до бани. Еще нам осталось две бани: второго и девятого. Хотя, может быть, задержат и до двадцатого октября. От нашего штаба всего можно ждать.

Урожай в этом году огромный. На госфонде собирают по 25 центнеров с гектара при норме пятнадцать. А у нас — семнадцать при норме десять.

Сейчас погода установилась сухая, и поэтому гонка идет страшная. Комбайнеры даже домой не приходят, спят прямо в поле, в соломе, посменно, по два часа в сутки. Шоферы тоже измучились: у них ведь нет сменщиков. Некоторые просят девчонок, которые разгружают их машины, садиться с ними в кабину и сопровождать от тока до комбайна и обратно и при этом толкать их и громко петь, чтобы не дать заснуть.

Сегодня должны закончить пятое и девятое поля. Не начатыми остались четвертое и седьмое. Каждый день решает судьбу урожая и нашего пребывания на целине.