Вадим Андреев - Дикое поле

…Воспоминание пришло неожиданно и резко — Осокин вздрогнул, как от выстрела за спиной. Тьма, окружавшая его, разорвалась — он мог поклясться, что даже был слышен звук рвущейся материи: вдруг с необыкновенной ясностью перед ним начало разворачиваться все, что случилось после того, как он, выстрелив немцу в рот, вышел на крыльцо, прошел в поле за мотыгой и направился к дому. Он увидел прятавшиеся в тумане кусты, отодрал от штанины прицепившуюся сухую ветку ежевики, поравнявшись с кузницей — заговорил с Альбером, приведшим к Массе подковывать лошадь. Альбер держал на широком кожаном ремне загнутую заднюю ногу своей кобылы и сквозь длинные ругательства, катившиеся, как камни по мостовой, крикнул Осокину, что скоро поднимется туман. Осокин вспомнил широкий раструб копыта, которое обрабатывал напильником старый кузнец, услышал окликнувшего его через лавровую изгородь командана Сабуа, увидел тяжелую фигуру мадам Дюфур, которая только что вернулась из мясной, вспомнил, как он в сарае надувал раздувшуюся шину, долгий разговор с мадемуазель Валер о грецких орехах, дорогу на Дикий берег, туман, покорно расступившийся перед изогнутым, как бараньи рога, рулем велосипеда, и в течение всей дороги, с того момента, как он спустился со ступенек крыльца, ощущение двухкилограммовой гири, оттягивавшей карман. Это ощущение гири было как присутствие чуждого и враждебного, от чего надо было как можно скорее избавиться.

Память вдруг странно восстановила эти исчезнувшие было часы, воссоздала время, выпавшее из сознания Осокина.

Мрак начал светлеть медленно и тяжело. Угадывавшийся в темноте, но еще невидимый горизонт приблизился. Чем светлее становилось вокруг, тем ближе он подступал. А когда наконец стало настолько светло, что можно было разглядеть лицо Лизы, Осокин увидел, что горизонт начинался сразу за низким бортом лодки; белесые клубы тумана кружились вокруг, сворачивали или, наоборот, начинали, как драконы, распускать кольца нескончаемых хвостов. Осокин положил весла — грести больше не имело смысла: маленький компас, переданный Фредом, оказался действительно ни к чему.

Прошло три часа. Они уже давно должны были пристать к Эксу. Вероятно, течением их пронесло мимо, но е какой стороны — Осокин не знал. Он думал о том, что если уносит с южной стороны, то они застрянут на отмелях, окружающих Фурас, во всяком случае, в том районе, где находятся французские войска, если же с северной, то следующим приливом лодку отбросит не назад, а еще дальше, в сторону Ла-Рошели, а то и прямо на остров Ре. «Меня и в каторжную тюрьму не придется перевозить, — подумал Осокин, сам приплыву. То-то Шеффер будет доволен!»

— Дядя Па, посмотри вперед, там как будто туман поднимается. — Лиза все время сидела на корме, завернутая в шерстяное одеяло, из которого выглядывали только ее маленький вздернутый нос и черные глаза. Осокин обернулся. Действительно, туман как будто раздвинулся и образовал коридор, в конце которого крутились, все те же белесые клубы. Море было совершенно спокойно, но, когда открылось пространство чистой воды, было видно, как медленно поднимались пологие волны мертвой зыби. Осокин прислушался — ему показалось, что он услышал шум прибоя. Но звук был странный — вода всхлипывала и чмокала, причем звуки иногда пропадали, иногда становились отчетливыми, как будто неведомый берег находился вот здесь, совсем рядом.

— Корабль! Дядя Па, смотри, корабль!

Из тумана, немного сбоку, начала вырисовываться черная громада океанского парохода. Огромный скользкий борт уходил куда-то вверх и исчезал в тумане. У ватерлинии из воды торчали скалы с огромной гривой водорослей.

— Лизок, это Боярдэильский форт!

— Наш Боярдвильский форт? Тот самый, который мы видим из Сен-Дени? Мне всегда хотелось на нем побывать!

Осокин подгреб к скалам.

Прямо над ними возвышалась огромная стена построенного еще в восемнадцатом веке и теперь совершенно заброшенного форта. Вверху на высоте пяти или шести метров чернели узкие бойницы. Местами камни, на которых был построен форт, выпали из своих гнезд, и можно было подумать, что это оспа оставила на гиганте свои рябинки. Над скалами виднелись ступени лестницы, ведущей на верхнюю площадку форта. Ступени обрывались так высоко, что лестницей можно было пользоваться только во время прилива.

— Если бы ты знала, Лизок, чего только нет на Боярдвильском форте! Мне Вио рассказывал, что здесь в большие отливы прямо руками можно ловить омаров! А какие здесь крабы!

Между горбами черных камней Осокин увидел маленькую лунку, с краю которой лежало немного песку.

— Смотри, Лиза, тут даже пляж есть! Вот бы летом сюда приехать…

Боярдвильский форт находился в полутора километрах от Экса. Но в тумане полтора километра могли превратиться в десятки, и Осокин решил выждать — туманы никогда слишком долго не стояли над Олероном.

Отлив увел океанскую воду, и лодка осталась на заполнявшем лунку тонком песке. Всхлипы волн становились то сильней, то слабее. Потом вода снова начала прибывать — океан возвращался назад, к земле.

— Дядя Па, давай завтракать. Мне мадемуазель Валер дала на дорогу свиные шкварки. Ты увидишь, как это вкусно.

Во втором часу дня вдруг разом посветлело — сквозь туман пробилось еще невидимое, но безошибочно угадываемое, яркое солнце. Осокин постарался определить месторасположение Экса и решил плыть немедленно; после того, как туман рассеется, их легко могли заметить из Боярдвиля. Поднялся легкий ветер. Осокин изо всех сил налегал на весла. Вскоре в тумане вырисовались очертания невысоких сосен на прибрежных дюнах.

— Ты знаешь, Лизок, именно от этого острова отчалил Наполеон, когда англичане увозили его на Святую Елену. Это была последняя французская земля, на которую он ступал. А последней, которую он видел, был Олерон…

— Так, может, это про наш Дикий берег сказано:

— Конечно, про наш Дикий берег. Или про Экс? Я не знаю.

— Эй вы там, откуда вас принесло?

К ним с дюны сбегал молодой паренек лет семнадцати. Он был в штатском, только на голове у него была синяя пилотка летчика, из-под которой выбивался, черный чуб.

— Брест и Олерон! — крикнул Осокин.

— А, так вы, значит, те, о которых говорил товарищ Мартен. Он предупреждал, что с девочкой.

Осокин нагнулся, будто завязывая шнурок башмака, и тихонько погладил землю. Он не знал хорошенько, почему он это сделал — оттого ли, что это был остров Наполеона, или оттого, что он ступил наконец на землю свободной Франции.