Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин

Между тем Мардефельд продолжал уверенно писать к своему двору (29 ноября): «Шетарди непременно преодолеет всех своих политических соперников и оставит их с длинным носом».

Елизавета не приняла Шетарди официально главным образом потому, что в его верительной грамоте не был указан её императорский титул (как выразилась сама Елизавета, она оставила его бесхарактерным) , чем, естественно, сразу воспользовался Бестужев-Рюмин на самом первом этапе «работы» француза в Петербурге. Шетарди сразу вступил в контакт с представителями «голштинского дворика» и поставил своей задачей разрушить проект союза Петербурга с Лондоном.

Оставляли желать лучшего и отношения маркиза с временным поверенным в делах д'Аллионом. Неофициальный посланник стал вмешиваться в дела французской миссии, что не могло не вызвать со стороны «правильного» дипломата неприязни. К тому же Шетарди стал высокомерно намекать на низкое происхождение д'Аллиона и обвинил его в том, что тот в его отсутствие устроил в миссии склад товаров и открыл настоящую торговлю. Между ними произошла ссора, маркиз вышел из себя и ударил д'Аллиона по лицу. Временный поверенный выхватил шпагу, маркиз схватил её и порезал себе два пальца. Если бы не вмешательство секретаря миссии, ссора могла бы закончиться трагически.

О скандале во французской миссии узнал весь город, о ней говорили в самых невероятных версиях. Например, англичане утверждали, что Шетарди пробил голову д'Аллиону бутылкой шампанского. Появившись на приёме у Елизаветы с рукой на перевязи, Шетарди на вопросы любопытных гостей заявил, что повредил руку во время своих опытов с порохом (напрашивается аналогия с «бандитской пулей»). Ему, конечно, не поверили, а Елизавета рассмеялась и заявила, что его надо было высечь за шалости с порохом как ребёнка, и послала ему на дом розгу.

Нет, не тот имидж создавался в Петербурге вокруг бедного маркиза — совсем не тот! Над ним стали смеяться. Это был дурной признак.

Шетарди всё-таки добился отзыва д'Аллиона из России, но это вряд ли укрепило его положение в целом. Елизавета обсуждать с ним дела отказывалась. Маркиз имел в запасе хороший аргумент — объявление, что Версаль был готов признать её императорский титул, но всё время медлил его предъявить, каждый раз ожидая более подходящий момент. А когда такой момент наступил, Елизавета снова отослала его к своим министрам. Шетарди сказал, что он не хотел бы, чтобы этим министром был Бестужев, но императрица находила это требование чрезмерным. Кажется, Елизавета играла с маркизом как кошка с мышью и в этой игре входила всё более во вкус.

Историки указывают, что Елизавета в эти годы занимала выжидающую позицию и ловко лавировала между сторонниками проанглийской и проавстрийской линии (Бестужев-Рюмин), составлявшими большинство тогдашнего дееспособного русского общества, сторонниками сближения с Францией (Лесток) и группой «нейтралов», занимавшей промежуточную позицию и выступавшей за хорошие отношения и с Францией и Пруссией, и с Англией и Австрией (И.П. Веселовский, А.И. Неплюев, И.Ю. Юрьев).

В декабре 1743 года Шетарди с большим удовлетворением докладывал королевскому казначею Монтартелю о том, что брат вице-канцлера наконец удалён из Петербурга и вскорости должен занять место посланника в Берлине. «Отдаление его брата его истинной помощи лишает, — писал Шетарди о А.П. Бестужеве-Рюмине в шифрованном письме от 4 февраля 1744 года. — Мы и не одни, которые его, вице-канцлера, низвержения ищем: король прусский по меньшей мере такого же, как и мы, оное видеть желает».

Маркиз не догадывался, как ненадёжен был его союзник Мардефельд, но ещё большая опасность для него грозила со стороны английской миссии. Лондон отозвал посланника Уича и назначил на его место более опытного и тонкого дипломата Тируоли. Сэр Тируоли получил инструкции добиваться от русского правительства согласия двинуть 12-тысячный армейский корпус к границам Лифляндии, чтобы угрожать Пруссии. Статья 6 его инструкции предусматривала побудить петербургский кабинет выслать Шетарди из России (между Англией и Францией в это время шла война). В качестве основного оружия Тируоли выбрал сотрудничество с Бестужевым, обещая вице-канцлеру «подвести мину под маркиза» , и своё богатство и великолепие, которое должно было затмить великолепие француза. И ещё мы бы добавили — лесть. Уже на первой аудиенции Тируоли, целуя руку Елизавете, назвал её самой могущественной государыней в Европе.

23 декабря 1743 года Бестужев во время очередного доклада подал императрице просьбу, в которой ответил на все выпады своих внешних и внутренних врагов и хотел бы получить от Елизаветы уверения в её прежней к нему милости. «Однако ж те же мои неприятели должны… по совести своей сами признать, что при Божеском благословении… как в европейских, так и в азиатских мне поверенных делах ничего нигде нимало не упущено или бы повреждено было… — подчёркивал он свои заслуги на посту вице-канцлера. — Дерзновение взял я к вашим монаршеским стопам себя повергнуть всеподданнейше, прося от таких клеветаний… монаршескою своею властью оборонить…» Он заключает просьбу словами о том, что в обстановке недоверия к нему и сомнений в его преданности императрице «я не токмо в превеликую оттого робость приведён буду, но и все от чистого моего сердца… труды и усердствования… в ничто превращены будут».

Заверения в императорской неизменной милости, конечно же, были даны.

Между тем Бестужев добился ещё одной — пусть маленькой — победы: 24 января 1744 года был подписан русско-саксонский договор, имевший проавстрийскую и антипрусскую направленность. Фридрих II, внешне не придавший этому союзу большого внимания, был раздражён и на вопрос своего министра иностранных дел Подевильса, поздравить ли с этим событием посланников Саксонии и России в Берлине, с силой нажал на перо и начертал: «Поздравьте этих свиней!» Одной из «свиней» был брат вице-канцлера Михаил Петрович Бестужев-Рюмин.

Доказательства подрывной работы французов, вступивших в союз с прусским посланником Мардефельдом, содержались также и в расшифрованной переписке английского посла Уича с Лондоном и Стокгольмом. Комментарии, как говорится, были излишни. Война против Бестужева велась не на жизнь, а на смерть. Фридрих II писал Мардефельду, что от устранения Бестужева «зависит судьба Пруссии и моего дома».

Мардефельд предпринял попытку закрепить отношения с Россией путём устройства брака Петра Фёдоровича с сестрой Фридриха Великого, но у Бестужева на этот счёт были другие планы. Его выбор пал на саксонскую принцессу Марианну, дочь польского короля и курфюрста Саксонии Августа III. Этот брак вполне отвечал требованиям его политической системы, союзу морских держав с Россией, Австрией и Саксонией для сдерживания Франции и Пруссии. Как только Бруммер, Лесток, Мардефельд и Шетарди узнали об этом плане, они тут же стали отговаривать Елизавету, и в результате, по проискам Бруммера и Лестока, прошло предложение Фридриха II — искать невесту для наследника в Анхальт-Цербстском княжестве, находившемся в вассальной зависимости от Пруссии.