Ольга Ерёмина - Иван Ефремов

Она уверена, что Ефремов и Юрий Николаевич непременно стали бы друзьями, если бы не внезапный уход Рериха.

Аллан Иванович вспоминал: «Отец дружил с Ю. Н. Рерихом. Они переписывались, и он неоднократно бывал у нас дома, вплоть до своей неожиданной смерти, которая очень удивила нас всех». [232] Ефремов А. И. Воспоминания об отце // http://iaefremov.2084.ru/ allan.htm

При постоянной занятости Юрия Николаевича, притом что Ефремов значительную часть времени с осени 1958 года до мая 1959 года был болен, находился в санатории или на даче, встреч не могло быть много. Три из них — несомненны.

21 мая 1960 года «светлый воин» ушёл с Земли.

Скорбная весть донеслась к Ивану Антоновичу на дачу, в любимое Абрамцево, где он писал «Лезвие бритвы». Он, поражённый случившимся, испытал сильнейший протест против неизбежности смерти. Человек может и должен жить долго. Но прощание надо воспринимать светло, легко, преодолевая протест, рождённый болью и печалью, благословляя далёкий путь…

На протяжении всей дальнейшей работы над романом Ефремов словно ощущал дыхание Юрия Николаевича, расставляя по тексту знаки его присутствия.

Одного из главных героев «Лезвия бритвы», геолога-ленинградца, зовут Мстислав Ивернев. Именно он становится ключевой фигурой истории с серыми кристаллами, а затем отправляется в командировку в Индию, знакомится со скульптором Даярамом Рамамурти и безвозмездно даёт ему денег на отливку статуи Тиллоттамы. Редкое в советское время имя Мстислав — дань памяти Юрию Рериху.

В последней главе «Лезвия бритвы» профессор искусствоведения Витаркананда после выступления Гирина перед индийскими мудрецами дарит гостю картину «Мост Ашвинов». Ашвины в прямом переводе с санскрита — всадники, в Махабхарате это боги и врачеватели, утренняя и вечерняя заря:

«В однообразной сумеречной серо-фиолетовой гамме красок простёрся бушующий океан, бьющийся в иззубренные скалистые берега, затянутые глухой пеленой тумана. На левом берегу, на ступенчато поднимавшихся вглубь страны холмах, виднелись могучие здания и дымящиеся трубы, на правом — снеговые горы. У их подножия — тесные восточные жилища и храмы индийской, тибетской и китайской архитектур.

Пологой дугой взмывал над океаном, соединяя оба берега, мост, как бы сплетённый из светящихся стрел. На него въезжали на чёрных конях два всадника, безоружные, но в броне. Левый — голубовато-серый, правый — оранжево-коричневый. Оба протягивали друг другу руки широким, свободным жестом призыва и дружбы».

Ефремов описал вымышленную картину. Но возникла она в его воображении под впечатлением полотна Н. К. Рериха «Гэсэр-хан», созданного в 1941 году. Эту картину отец подарил старшему сыну в день рождения, и Юрий Николаевич привёз её в Москву. Именно эта картина висела в его кабинете, где он принимал гостей.

Оранжево-коричневый всадник на чёрном коне, натягивающий тугой лук, на ступенчато поднимающихся серых холмах — на фоне алой зари, взвихренные облака — словно бушующий океан.

П. Ф. Беликов писал о Ю. Н. Рерихе: «Вся его деятельность была устремлена в будущее, он жил будущим. Он говорил: «…надо перекинуть мост в будущее, не надо оглядываться назад. Если ты совершил ошибку, подумай, как надо было поступить, и в следующий раз так не поступай. Не надо думать о причинённых тебе обидах. Лишь бы можно было сотрудничать. Будущее светло, надо всё ему принести». [233] Беликов П. Ф. Рерих: опыт духовной биографии. М., 2011.

В эпилоге романа Сима и Гирин гуляют по островам и оказываются на Приморском проспекте, напротив бывшего буддийского храма. Николай Константинович Рерих принимал активное участие в его создании, консультируя архитектора Г. В. Барановского. Когда в СССР приехал Ю. Н. Рерих, возникли идеи передачи пустующего здания Институту востоковедения, шли разговоры о том, чтобы устроить здесь кабинет Юрия Николаевича.

Ефремов и Рерих, оба петербуржцы, без сомнения, беседовали о судьбе замечательного архитектурного и культурного памятника. И «массивное здание тибетской архитектуры из негладкого серого гранита с обрамлёнными чёрным лабрадоритом проёмами окон и дверей», с яркими кафельными полосами на карнизе фронтона было одинаково дорого обоим учёным.

Там же Иван Антонович высказал мысль о превращении пустующего тогда дацана в место встречи учёных — ради обмена новыми идеями, ради «вдохновенного совместного искания».

Так Ефремов в «Лезвии бритвы» расставил знаки памяти Юрия Рериха.

Владимир Иванович, прихрамывая и привычно опираясь на палку, шёл по Ленинграду. Чёткие контуры зданий расплывались перед глазами, отражения их дрожали в воде каналов. Восемь лет в беспокойных снах он шёл по родному городу — в свой дом, к своим любимым… Но сейчас он оттягивал час долгожданной встречи. Дома ждут дочка Танюшка и тёща. Именно она, настоящая дама из старинной петербургской семьи, [234] Эта женщина стала прототипом старой балерины из романа «Лезвие бритвы». В романе она смело высказывается относительно ханжеского взгляда на женщин. одна воспитывала внучку после того, как её отец и мать Наталья, балерина, оказались в лагере. Владимир Иванович возвращается, а жена ещё в заключении…

По тротуарам спешили занятые своим делом люди. Он один ничем не занят. И не знает, чем ему теперь заниматься. Ему 48 лет — возраст, когда большинство уже подводит итоги своей жизни. Но всё, чем жил Дмитревский, прервалось 1 октября 1948 года, в день неожиданного ареста, и окончательно растворилось в небытии, когда его, убеждённого коммуниста, обвинили в контрреволюционной деятельности и приговорили к пятнадцати годам лагерей. За этой чертой остались бурная, насыщенная романтикой революции и Гражданской войны юность, запах свежей типографской краски, исходивший от страниц его рассказов и статей, только что выпущенных в печать, учёба в Институте красной профессуры, где на семинарах активно обсуждались работы Маркса и Энгельса, история революций, вопросы философии, диалектики развития общества. Там же остались работа журналиста-международника, война и счастье победы.

Да, он досрочно освобождён, и сейчас не 1964-й, как могло бы случиться, а 1956 год. Смерть Сталина, как считали многие заключённые, возвратила подлинное место имени Ленина, возвращала честные имена невинно осуждённым. Но не вернуть искалеченных лет и потерянного здоровья.

Старые друзья… Остались ли они друзьями после всего, что приключилось с ним? Поймут ли его? Но ведь все мы одним миром мазаны, они так же могли стать жертвами злого навета. Есть одна опора — Борис Дмитриевич Четвериков, писатель, с которым он познакомился в заключении. Вместе они совершили невероятное — в лагере написали роман о лагерной жизни и строительстве Каргальско-Тихоокеанской магистрали — назвали его по строке знаменитой песни времён Гражданской войны: «Мы мирные люди».