Ольга Ерёмина - Иван Ефремов

Под конец беседы гости упросили Ивана Антоновича рассказать о необычных случаях, происходивших с ним в экспедициях, когда жизнь буквально висела на волоске.

Ефремов указал на английское издание одной из книг Рериха и по памяти процитировал:

«На самом трудном перевале Тибета путник находит древние письмена, неведомо кем и когда нарезанные на скале, у тропы, усеянной на большом расстоянии останками замёрзших людей и вьючных животных. «Научился ли ты радоваться препятствиям?» — гласит эта надпись, обращённая к тем, кто достиг перевала… И я так думаю, — добавил Ефремов. — Тот, кто избегает препятствий, ищет лёгких путей, останется пустоцветом. Ничего не откроет, не сделает ничего доброго…» [237] Брандис Е. Разведчик трассы — Иван Ефремов//Уральский следопыт. 1982. № 4. С. 65.

Писатели стали друзьями. Более всего Ефремов сблизился с Дмитревским. Приезжая в Ленинград, он бывал в семье Дмитревских, Владимир Иванович подолгу живал в Абрамцеве, на съёмной даче Ивана Антоновича, после 1962 года приезжал в новую квартиру Ефремовых.

Брандис увлёк Дмитревского изучением современной фантастики, поддержал мысль о книге, посвящённой творчеству Ефремова. Вдвоём они принялись за работу. Решено было показать произведения писателя на широком фоне современной советской и западной фантастики. Дмитревский взял на себя биографическую часть, Брандис — литературоведческую. Готовые главы Дмитревский привозил Ефремову, работа шла споро, и в 1961 году книга была завершена. Опубликована она была два года спустя под заглавием «Через горы времени» [238] Брандис Е. П., Дмитревский В. И. Через горы времени. М.; Л., 1964 (реальная дата выхода — 1963 год). — как раз когда публикующийся в периодике роман «Лезвие бритвы» вызвал особый всплеск интереса к автору.

Сравнение времени с горами нетипично для русского языка. Мы привыкли говорить о волнах времени, о реке времени. Откуда же возникла идея такого названия?

В «Поэме горы» Марины Цветаевой, которая как раз в конце 1950-х годов стала известна в СССР, есть такие стихи:

Поэма Цветаевой посвящена страстной любви, которая поднимает героев над мелкими интересами мещанства и приближает к пониманию подлинной сущности мира. Давая своей книге название «Через горы времени», авторы отсылали образованного читателя к идее страсти, гумилёвской пассионарности, которой должна быть проникнута жизнь.

Ефремов отозвался на рукопись подробным письмом, отметил, что биографическая и аналитическая части получились слишком разнородными, но в то же время подобный разбор фантастических произведений в жанровом аспекте чрезвычайно своевремен. Он написал Дмитревскому:

«Я очень благодарен Вам и Брандису за по-настоящему хорошее обо мне представление, которым пронизана вся книга. Это очень трогает — настолько, что тяжело браться за критику. Второе — книга сделана в широком аспекте, в каком обычно не делаются критико-биографические очерки, и потому приобретает, если можно так сказать, какой-то несовременный, непривычный характер, и я не понял — архаичный он или наоборот из будущего». [239] Из письма И. А. Ефремова В. И. Дмитревскому от 29 марта 1961 года.

(В начале 1970-х годов Дмитревский и Брандис начали хлопотать о повторном издании книги «Через горы времени», желая дополнить её новыми главами. Эти хлопоты были прерваны смертью Ефремова и последующей за этим попыткой зачеркнуть его имя, но подготовка рукописи продолжалась. Брандис уже после смерти Дмитревского работал над биографией Ефремова, вёл переписку с Таисией Иосифовной. Смерть в 1985 году в возрасте шестидесяти девяти лет помешала ему завершить книгу.)

Работа над рукописью помогла второму автору, Евгению Павловичу Брандису, взглянуть на советскую фантастику свежим взглядом — и привела его к мысли об объединении ленинградских фантастов. Вскоре по его инициативе при Ленинградском отделении Союза писателей была организована секция научно-фантастической литературы, ядром которой стала молодёжь. Брандис составлял представительные антологии научной фантастики, пестовал молодых авторов, готовил к изданиям сборники зарубежной фантастики. При этом он постоянно переписывался с Ефремовым, который стремился быть в курсе всех дел ленинградцев, часто советовался с ним.

Переписка Ефремова с Дмитревским носила иной, более личный характер, но тоже была долгой и насыщенной.

Владимир Иванович страдал вспыльчивостью, обидчивостью: холерический темперамент усугубился унижениями лагерной жизни. Причём самым сильным унижением были не обиды, наносимые тебе, а те, которые ты был вынужден — своей ролью, положением в искажённом, искорёженном лагерном обществе — наносить другим людям. Истязать других — чтобы не замучили тебя.

Владимир Иванович стремился загрузить себя работой, иначе в часы покоя было слишком мучительно вспоминать…

Лагерь эвакуировался. На голой плеши острова выстроились бригады, готовившиеся к отправке на материк. Дмитревский как бригадир обязан провести перекличку. Каждый делает шаг вперёд, привычно называя своё имя. Лишь один человек не желает подчиниться бригадиру — это новенький, сектант, может быть, старовер, который был осуждён за отказ от военной службы и отказ называть своё имя.

Бригадир кричит:

— Имя?!

— Божий человек.

— Назови имя!

— Божий человек.

Дмитревский осыпает его бранью. Всё построено на грубой, сокрушающей волю силе. Если он не заставит этого упрямца слушаться, то другие члены бригады тоже выйдут из повиновения.

Удар.

— Божий человек…

Остервенение — и с каждым ударом — как град в летнюю жару — тает уважение к себе. Какой же должна быть мера насилия над собственной личностью, чтобы сломать в ней человеколюбие?

А в ответ — десятки раз — уже окровавленным ртом — «божий человек»…

Иван Антонович знал — нельзя вызывать Владимира Ивановича на споры: пытаясь доказать свою правоту, он становится по-мальчишески несдержан, готов взорваться из-за пустяка. Однажды, когда он гостил у Ефремовых, поздно вечером завели разговор о балете. Дмитревский поспорил с Таисией Иосифовной о ролях Улановой, вспылил так, что был смешон и жалок, и собирался уже громко хлопнуть дверью. Такт и доброжелательность Таисии Иосифовны спасли дело. Неустойчивость психики друга была вполне понятной и простимой, но заставляла Ефремова размышлять о губительном влиянии инферно на человека. Нужно несколько поколений спокойной, сытой, здоровой жизни, осмысление исторических закономерностей, знание и понимание истории своего рода, чтобы психика пришла к нормальному состоянию, в котором возбуждение уравновешено торможением.