Елена Кочемировская - 50 знаменитых больных

Однако профессор П. Ковалевский утверждает, что эпилептическая природа приступов не вызывает сомнения. Впрочем, по его замечанию, «кроме этих приступов классической эпилепсии у Наполеона бывали приступы неполные и измененные. Так, 18 брюмера (в день организованного им переворота и захвата власти во Франции — прим. ред.) у Наполеона случился приступ бессознательного состояния, а затем проявился типичный бред эпилептика в речах к солдатам. Своими дикими поступками в течение нескольких минут он едва не разрушил составленного им грандиозного плана государственного переворота». И еще: «подозрительный припадок у Наполеона произошел в день объявления развода с Жозефиной», а также «понесши полное поражение в России и вынужденный сделать распоряжение возвращаться армии по прежней дороге, Наполеон так был всем этим потрясен, что, отдавая это приказание, он впал в обморок. Еще раньше, под Бородино, у Наполеон тоже случился какой-то приступ, после которого он перепутал и совершенно испортил прекрасно составленный им план сражения. То же повторяется в сражении под Дрезденом, где он своим замешательством губит свою армию и себя. Под Лейпцигом Наполеон впадает в оцепенение и совершает целый ряд чисто автоматических бессознательных действий. Не меньшему оцепенению подвергся Наполеон и в Фонтенбло, в ночь, предшествующую отречению от престола».

Почти все историки говорят, что в последние годы жизни Наполеона, особенно по возвращении из России, его гениальная умственная деятельность стала гаснуть. В нем недоставало прежней быстроты, энергии, неутомимости, широты и силы ума. Он стал более неподвижным, вялым и ограниченным, особенно ярко это проявилось после Москвы: «Я утверждаю, что со времени этой печальной эпохи я не видел в нем ни той последовательности идей, ни той силы характера. ни того расположения, ни той способности к труду, как прежде», — писал один из приближенных Наполеона.

Проф. Ковалевский считает, что иначе и не могло быть — в тот период жизни приступы болезни у Наполеона усилились и участились, а они не проходят бесследно для психики, в частности для умственной деятельности. Наполеон перестал быть военным и политическим гением, долгие размышления утомляли его, он уже не мог работать так, как раньше. Он стал все больше походить на своего отца — простого чиновника, хотя и с непомерными амбициями. Наполеон никак не лечил болезнь (да и нечем ее было лечить), и потому ослабление его психической деятельности прогрессировало. Это, разумеется, влияло на судьбы Франции и Европы — постольку, поскольку сам Наполеон влиял на них.

Когда же его жизнь стала спокойнее, то припадки прекратились и умственная деятельность несколько активизировалась. Так было, к примеру, во время ссылки на Эльбу, которая стала для Наполеона своего рода отдыхом от решения проблем мировой политики и составления планов великих сражений. А стоило ему вернуться к бурной жизни — его знаменитые «Сто дней», — как все признаки болезни возвратились. «В первые дни он проявил свой гений во всем блеске, — пишет проф. Ковалевский. — Но с каждым днем все более и более выражалась медленность, препятствовавшая немедленному и точному выполнению его планов. Слабость его бывала иногда так велика, что произношение слов утратило у него обычную ясность».

Таким образом, можно считать доказанным, что Наполеон страдал эпилепсией, приступы которой иногда становились для него роковыми — как это было в сражении при Бородино, а иногда — помогали достигать политических целей, наводя страх на окружение.

Надо сказать, что роковыми для полководческого гения Наполеона оказывались не только эпилептические припадки, но и банальный насморк. У Наполеона была «сенная лихорадка» — аллергия на пыльцу растений — и приступ болезни настиг его при Ватерлоо. Сражение было проиграно. Большое внимание насморку Наполеона уделил Л. Н. Толстой в романе «Война и мир». Впрочем, неизвестно, действительно ли насморк помешал Наполеону, или это исторический анекдот. К тому же, как справедливо заметил персонаж писателя Б. Лапина, «если Наполеону при Ватерлоо действительно помешал насморк, то при Аустерлице, к примеру, тот же насморк или головная боль подвели его противников».

Что касается последних лет жизни, проведенных в заточении на острове Св. Елены, то в начале своего пребывания в ссылке в 1815 г. Наполеон чувствовал себя неплохо: регулярно ездил верхом и начал писать мемуары. Однако уже к осени 1816 г. он стал апатичным, заметно прибавил в весе, лицо приобрело усталое, почти сонное выражение. В октябре 1817 г. у него появилась тупая боль под правой реберной дугой, которая значительно усиливалась при кашле. Назначенные растирания и морские ванны, прием слабительных не приносили облегчения. Был поставлен диагноз: воспаление печени, спровоцированное перенесенной ранее кишечной инфекцией.

Болезнь продолжалась два года. В октябре 1820 г. возобновились сильные боли в области желудка, у Наполеона участились рвоты, а прописываемые лекарства не только не помогали, но и ухудшали состояние больного. Разумеется, не обошлось без версии о сознательном отравлении Наполеона, которая уже больше ста лет с большим упорством повторяется самыми разными исследователями. Они приводят всевозможные доказательства — от наличия мышьяка в волосах Наполеона до особенностей меню, которые привели к образованию в организме полководца высокотоксичных соединений.

Сам Наполеон считал, что у него рак желудка: «Я готов поверить, что это та самая болезнь, которая унесла в могилу моего отца; я имею в виду рак желудка». Он мрачно шутил: «Рак — это Ватерлоо, вошедшее внутрь». Именно эта причина была указана в официальном циркуляре о смерти Наполеона, хотя уже в 1892 г. появились первые сомнения в правильности поставленного диагноза. В 1952 г. появилась новая версия — прободение язвы желудка, к которой Наполеон «был чрезвычайно предрасположен, благодаря типичным чертам своего характера».

Наполеон был готов к смерти — в начале апреля 1821 г. в небе появилась комета, «она была предвестницей смерти Цезаря!» 15 апреля Наполеон написал завещание. Через несколько дней ему стало лучше, но он знал, что конец близок: «Не обманывайте себя — это конец мой приближается. Когда я умру, каждый из вас получит приятное утешение в том, что может вернуться в Европу; вы увидите ваших родных и друзей, Францию. А я встречу моих храбрецов на полях Елисейских. Клебер, Дезэ, Бессиер, Дю-рок, Ней, Мюрат, Массена, Бертье — все выйдут мне навстречу. Мы будем беседовать о наших войнах со Сципионом, Аннибалом, Цезарем, Фридрихом. Хорошо еще, что там без страха можно встретиться со всеми этими полководцами.»