Виктория Уколова - «Последний римлянин» Боэций

У истоков средневековых представлений о судьбе-Фортуне высится трагическая фигура Боэция, который шел к этой теме не только от философии, но и от жизни, казалось, задавшейся целью проверить крепость его души и искренность теоретических рассуждений. Долго оставаясь счастливейшим из смертных, он в один миг потерял все. Из отвлеченной философской категории судьба превратилась в грозного последнего судью. Длительные ласки Фортуны обернулись западней, из которой не было выхода. Люди, слывущие баловнями судьбы, подчас утрачивают стойкость, ибо из не тренированного препятствиями и несчастьями духа незаметно истекает способность к сопротивлению. Но не таков Боэций. Зная, что его ждет смерть, он останется верным себе и решит победить судьбу не напряженными всплесками чувств, но доводами разума. Индивидуальная борьба человека с обрушившимися на него несправедливостью и непоправимым несчастьем оборачивается философским осмыслением судьбы как одного из главных законов мироздания. Лишенный книг, дружеского общения, наконец, надежды на спасение, мысль о котором даже не проскальзывает в «Утешении», Боэций делает оружием своего сопротивления и человеческого самоутверждения разум. Высший разум для него — управитель вселенной, а человеческий разум — сфокусированное зеркало, в котором отражается мироздание.

Думает ли Боэций о спасении? Нет, если говорить об этом в обычном житейском смысле. Он принял свой жребий просто и с достоинством, как его предок принял удар вражеского меча. Он довольно быстро пресекает стенания о случившемся и не помышляет о просьбах о помиловании. Но что более удивительно, принимая во внимание свойственную тому времени экзальтацию не так давно восторжествовавшего христианства, Боэций не думает и о религиозном спасении, предчувствием которого пронизана духовная жизнь италийского общества VI в. Все его устремления — не к личному бессмертию, не к спасению собственной души, наконец, не к вечной жизни, осененной божественной благодатью, — не к тому, о чем грезили отцы христианской церкви и каждый новообращенный. Напротив, все силы его духа, все интеллектуальные устремления сосредоточены на том, чтобы соединиться с высшим разумом, разлитым в мироздании и управляющим им, ибо «все живет лишь тогда, когда, движимое любовью, возвращается к первопричине, давшей ему бытие» [125] Cons. IV, m. 6. .

В поисках пути к первоначалу философ основное внимание уделяет обсуждению трех проблем: что есть высшее благо и как оно может быть достигнуто; соотношение добра и зла в онтологическом и гносеологическом смыслах; природа божественного предопределения, его связь с судьбой и свободой воли. Концепция человека и судьбы — наиболее оригинальная часть этики Боэция — отражает центральные идеи его философской системы.

Особый интерес мыслителя к вопросу о соотношении необходимых законов, управляющих миром, и возможности осуществления человеком морального выбора не случаен и в свете интеллектуальной традиции. Начиная с Гераклита, этот вопрос не переставал обсуждаться в античной философии, так как понятия высшего закона или законов, представляемых часто в качестве провидения, бога или судьбы, служили для мыслителей логическими моделями в поисках решения проблемы детерминизма и индетерминизма в интерпретации бытия, связи необходимого и случайного в истории общества и жизни человека. Признание существования абсолютной и всеобщей необходимости низводило бы человека до уровня всех остальных вещей, а это, в свою очередь, не могло быть согласовано с осознанием его особенного положения в природе, связанного с тем, что он является существом, наделенным разумом, способностью познавать или по крайней мере сознательно подчиниться или не подчиниться необходимости мироздания. Попытки разрешить это противоречие постоянно предпринимались представителями античного стоицизма и неоплатонизма, но особое значение эта проблема приобрела с возникновением христианства, породив многовековые дискуссии в теологии и философии. Незадолго до Боэция к вопросу о соотношении божественного предопределения и свободы воли обратился Аврелий Августин, детально развивший учение о благодати и практически сведший свободу человеческой воли к субъективной иллюзии.

Боэций исходит из того, что человек является неотъемлемым, важным, в какой-то мере даже основным элементом мироздания в целом, вследствие чего правильные суждения о нем могут основываться только на знании природы и структуры бытия и познания. Отсюда тесное переплетение в концепции философа онтологических, гносеологических, теологических и этических моментов. Боэций полагает, что все сущее имеет один источник и одну неизбежную конечную цель, тождественную источнику происхождения. Он называет их словом «бог», который в то же время есть Единое, или единство, истинное благо и блаженство. Необходимыми качествами блаженства, или высшего блага, философ считает наличие совокупности всех благ, совершенство, не привносимое извне, но происходящее из самого себя, способность дать полное довольство. Определив понятие блаженства, Боэций стремится доказать его онтологическую правильность, утверждая, что если существуют несовершенные формы блага, к которым он относит богатство, почести, славу, царскую власть, телесную красоту, наслаждение и другие, то с необходимостью должен существовать источник всех благ, представляющий собой нерасчлененное, совершенное и несотворенное благо. Это единство и совершенство, дающее начало бытию и являющееся его целью, функционально отождествляется с устроителем мироздания. Боэций несомненно теист, он признает существование высшего начала и бога. Иначе и не могло быть в его время. К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали: «Религиозное отражение действительного мира может вообще исчезнуть лишь тогда, когда отношения практической повседневной жизни людей будут выражаться в прозрачных и разумных связях их между собой и природой» [126] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 90. .

Однако теизм Боэция особого свойства, он имеет ярко выраженную рационалистическую окраску. Для философа бог — это первопричина бытия, совечная миру, чистый разум и высший закон мироздания. Лишь изредка у Боэция проскальзывают попытки отождествить его с надмирной личностью, что так характерно для христианства, но они практически не получают развития. «Последнему римлянину» поэтому глубоко чужда идея творения богом мира из ничего — одна из определяющих в христианской доктрине.

Бог, в понимании Боэция, находится как бы внутри мира, а не над ним, поэтому взаимодействие бога со всем сущим и с человеком, который является органичной частью мироздания, есть естественная, природная связь и в ней не может быть творца и твари, господина и раба, даже судьи и ответчика (несмотря на то что в заключительных словах «Утешения» слово «судья» применительно к богу употреблено). Однако, по Боэцию, бог не заставляет человека отвечать за свои поступки ни в его земной жизни, ни после смерти [127] Вспомним, что идеи греха и ответственности за него, божьего суда исключительно важны в христианстве. . Связь между богом и человеком в боэциевой системе мира, по существу, безличностна и выражает отношение между высочайшей и более низкой ступенями совершенства, не исключая, а скорее даже утверждая возможность для человека как носителя разума вернуться к его первоисточнику, снова слиться с чистейшей рациональной субстанцией. Эта связь и есть широко понятая судьба, судьба мира, всего сущего и человека.