Мария Николаева - Избавление от Жития: Русские корни (1880-2004)

Это собрание философских трудов делится на два тома не только из-за объема – он и впрямь накопился изрядный за 14 лет периодов как формирования, так и профессионализма. Один том составляют тексты, которые писались и переписывались по много раз годами, так что вылизано каждое слово и отструктурирована каждая фраза. Другой том – коллекция коротких импровизаций – доклады на конференциях, статьи в тематические сборники, эссе на вдохновляющие темы. Две самые большие работы (вторая и третья дипломные) вышли в виде отдельных книг, поэтому сюда их включить нереально: «Основные школы хатха-йоги» и «Понятие Мы и суждение Нашей воли». Обе книги были вычитаны моими научными руководителями из Санкт-Петербургского государственного университета.

Страсть к истине завела меня слишком далеко – даже за пределы философии в духовную практику. Уже философский период был весь сильно пронизан занятиями молитвенными и медитационными. Ключевая точка была в 1996, когда я получила первый диплом и сразу уехала в Индию. Как все это произошло – отдельная история, достаточно сказать, что в мои планы это не входила, и я ничего подобного и вообразить не могла бы всего за месяц до первого вылета из России. Еще 4 года – переходный период от Запада к Востоку, когда я занималась социальной философией (1996–2000). И еще 4 года – собственно восточная философия (2000–2004). Дальше опять фатум: поездки в Индию нагнетались, и настало время, когда я просто не смогла вернуться, настолько существенным стало погружение.

2004 – конец философии как таковой, хотя отдельные работы продолжали появляться. С этого года стали выходить мои книги по духовным практикам – а это уже другой жанр.

Предыстория давалась в школьный период, когда все выходные проводились за городом с длительными переходами по лесам, ночевками в палатках, пением бардовских песен под гитару у костра всю ночь напролет и пр. Романтика – не самый худший сценарий для проживания социализма. Все-таки был «высокий дух», хотя и в душевном смысле. Это лесное братство зародилось, когда мой отец в студенческие 60-е годы строил на Целине, там и сплотилась команда, которая по возвращении в Петербург и обзаведении семьями продолжала ходить в леса. Называлась она Айсары (по названию целинского поселка в Казахстане, где все и встретились), был у нее свой «Гимн уродцев» и тогда 20-летние традиции ко времени взросления «второго поколения» – детей целинников. В юности мы ходили уже сами, я была вроде «неформального лидера» в малой обособленной группе, которая после освоения лесов Карельского перешейка и тренировок в скалолазании на ладожских скалах вышла на уровень реальных горных походов под руководством опытного альпиниста.

Первая категория сложности была проделана в августе 1990 года в Дигории (Северная Осетия – Кавказ), а точнее обход вокруг Суганского хребта (с взятием нескольких перевалов), начиная и заканчивая в Дзинаге. Особенно запомнился штурм последнего ледникового перевала под крупным градом, хотя приключений и без того хватало. Вторая категория – годом позже в Фанских горах на юго-западе Памиро-Алтая, воспетых в песнях Юрия Визбора, ныне территория Таджикистана. И здесь нужно напомнить, что именно в эти годы происходили радикальные перемены в моей жизни, которые впредь сделали неприемлемыми "горы ради гор". А паломничества полтора десятка лет спустя – это уже совсем другое и по целям, и по состоянию свершения.

Не то чтобы география этим и ограничивалась – были еще более ранние катания на горных лыжах в северных Хибинах, контакты с инопланетянами в «пермской аномальной зоне» на Урале, поездка с экспедицией в сибирскую тайгу с центром в Сургуте… Просто все это более эпизодические сюжеты, выбивающиеся из мэйнстрима походов, которые завершились для меня двумя вышеназванными – Кавказ и Алтай.

Мотивация моего поступления на биологический факультет сразу после школы складывалась сразу из трех факторов: 1) влияние моего дяди – кандидата биологических наук и тогда замдиректора заповедника; 2) стремление сохранить поэзию (стихи я писала давно и серьезно) без формовки гуманитарным образованием; 3) первая неудачная попытка суицида в 16 лет с вопросом о «жизни» как таковой. Последний случай послужил «спусковым крючком» для подачи документов на биофак, хотя я была слаба в биологии, и мне лучше давались литература с математикой.

Реально, хотя я плотно училась на вечернем и работала на полставки днем, в студенческие годы я проводила много времени в церквях, музеях, театрах, лесных и горных походах – все это служило источником вдохновения для творчества. Однако усилия «поделить жизнь надвое» (как многие делали при социализме) не увенчались успехом – к концу второго курса я уже испытывала мучительный творческий кризис (перестали приходить стихи) и стало ясно, что вопрос о жизни как таковой не решить средствами науки, а смысл жизни запределен самой жизни – так начался выход на философию. Я едва ли смогла бы что-нибудь изменить, если бы моя юность не совпала с Перестройкой. Суммирую опыт учебы и работы, который в некоторых аспектах не прошел даром.

1988–1990 – 4 семестра обучения на вечернем биофаке ЛГУ

1988 (сен-дек) – Физиологический институт ЛГУ – рабочий

1989 (янв-авг) – Биофизическая лаборатория – инженер

1989 (сен-окт) – Фитопалеонтологическая лаборатория – лаборант

1989 (окт) – 1990 (апр) – Ботанический сад ЛГУ – садовник

1990 (июнь) Геоботаническая экспедиция в Сургут – инженер

Последнее приключение – полет в Сургут на нефтяные загрязнения с экспедицией от кафедры Геоботаники ЛГУ – был просто некоторой инерцией после отчисления с биофака, поскольку у меня уже был научный руководитель дипломной работы – прекрасный специалист, кандидат биологических наук Ирина Сергеевна Антонова, и она еще возлагала на меня большие надежды, снабжая серьезной узкоспециальной литературой по темам вроде «эффект застенчивости» в зарослях растений и пр.

Не то чтобы мне хочется об этом вспоминать, но в контексте «Избавления от жития» просто приходится, ибо в самый тяжелый «перестроечный» период заняло изрядное место в жизни, а по тем смутным временам послужило «мостом» для выхода на более серьезные учения и практики…

На одно из первых собраний «ордена магов» созданного Сергеем Степановым, меня привел мой первый возлюбленный Ладо Имедашвили в мае 1990 года. Это был переломный этап, когда я уже оставила СПбГУ и в планах у меня стояла только психушка как «иное сознание», хотя параллельно развивалась тема православия. Ладо разыскал меня сам, прочитав у знакомых мои стихи, а потом обучал меня неевклидовой геометрии, открывая новые для меня сферы в психологии и филосифии. Он был «свободным философом», впрочем, давая психологические консультации, организуя семинары, занимаясь издательской деятельностью и пр. Научные амбиции у него самого возводились до уровня создания «новой физики». Семья Ладо меня никогда не интересовала – и я узнала о ней уже позже косвенным образом. Сергей же поначалу приезжал в Пушкин к его отцу – известному педагогу Рамазу Имедашвили – вроде советоваться по созданию Университета философских знаний. Так все и закрутилось.