Шапи Казиев - Имам Шамиль

Если прежде богатый, убив бедняка, ссылался на возможность «платы за кровь», а бедный, убив дворянина, неминуемо подвергался смертной казни по принципу «око за око», то теперь закон становился единым для всех. А дело наказания виновных брало на себя государство, не предоставляя его в распоряжение чудовища кровной мести.

Сама кровная месть (канлы), в том виде, в котором она гнездилась в горах тысячи лет, также была строжайше запрещена. Священное право на месть у ближайшего родственника убитого не отнималось, но, учитывая привычку горцев получать за одно свое око несколько чужих, рекомендовалось отдавать предпочтение «плате за кровь», что способствовало прекращению дальнейшей вражды. Мщению уже не могли подвергаться ни родственники преступника, ни его имущество. «Дом убийцы не виноват в его преступлении»,— полагал Шамиль, вынужденный заботиться не только о справедливости наказаний, но и о сохранении и увеличении населения страны. К тому же кровники, по обычаю, изгонялись из родных аулов, а следом, бросив остальные дела, отправлялись устанавливать справедливость оскорбленные родственники. Существовали целые аулы, населенные беглыми кровниками, а многие попросту убегали в русские крепости, где объявляли себя «мирными», находили приют и даже поступали на службу. Теперь же, когда централизованная имамская власть имела свои руки в каждом ауле, скрыться было не так просто. В тех аулах, которым раньше и дела не было до беглых преступников, их теперь ждали мюриды, своевременно получавшие приметы преступников. Для такого рода экстренных сообщений и передачи указов имама была организована «летучая почта» — целая система передачи сообщений, включавшая бегунов, всадников, специальные сигналы, костры на сторожевых башнях и скалах и даже почтовых голубей, которыми обменивались аулы и которых выпускали в нужный момент в определенном направлении.

Поводом для кровомщения в горах не обязательно становилось убийство: любая обида, задетая честь, неосторожное слово способны были исторгнуть из ножен карающий кинжал. Горская вендетта могла продолжаться веками, принимая самые устрашающие формы и унося тысячи жизней к праотцам, при жизни которых кто-то совершил трагическую ошибку, а может быть, даже и не совершал ее. Известная в горах легенда повествует о том, как умиравший с голоду горец украл курицу, за которую позже поплатился целым бараном. Украденный баран обернулся потерянным быком, а тот — конем, которого бывший владелец быка обратил в свою собственность. Но конь в горах — это почти человек. Укравший коня поплатился за это своей жизнью. Прежний владелец, обретший потерянное имущество, скрылся на любимом скакуне, оставив семью на произвол судьбы. Судьба же, в лице родственников убитого, обошлась с ними самым жестоким образом. В ответ явились родственники убитых и с лихвой отомстили экс-мстителям. Этот кошмар ширился в ужасающей прогрессии, пока не опустошил несколько аулов, по которым теперь бегали одичавшие куры.

Нововведение Шамиля все приняли с облегчением. Оно спасло в горах множество невинных жизней.

Не всем новые законы нравились, особенно тем, кто единственным законом считал свою силу, а свободу путал со своеволием. Но большинство новые законы поддерживало, а остальные были вынуждены их исполнять, ибо неисполнение вело к неизбежному наказанию. Кара в равной степени настигала любого — от простого горца до наиба.

Примером тому стала история одного высокогорного аула, издавна считавшегося гнездом разбоя и самого грубого варварства. Оставаясь много веков вне всякой зависимости от какой-либо власти, эти разбойники прославились самыми дерзкими набегами на живших ниже соседей и караванные пути в ближайших окрестностях. Присущий им пиратский нрав и дикие причуды они объясняли своим необыкновенным происхождением. Необычайность же его заключалась в их глубокой уверенности, что храбрые, сильные и умные дети родятся исключительно вне брака. Незаконнорожденность считалась у них чем-то вроде дворянского титула. Добывали же они его самым грубым образом — умыкая девушек из других аулов и делая их своими наложницами. Законные жены поощряли увеличение семей таким способом, хотя и сами всегда рисковали сделаться матерью нового героя.

Этим-то дикарям, в назидание остальным, и решил Шамиль вернуть человеческий облик посредством приучения их к земледелию и склонения к принятию шариата.

Посланный Шамилем наиб с сильным отрядом предъявил им такие аргументы, что они и думать забыли о набегах, сделавшись примерными земледельцами. Когда укрощенные жители потянулись в соседние села не с прежними намерениями, а для смиренного изучения шариата, вся округа вздохнула с большим облегчением. Но когда воины имама оставили аул для более важных дел, все вернулось в обычное свое состояние. Наконец жалобы соседей заставили имама самого явиться к отступникам. «Забирай свой шариат,— ответили они Шамилю.— Мы его уже и в мешок уложили!»

Шамиль попытался уговорить их, чтобы решить дело миром, но получил ответ в самых обидных выражениях. Тогда он сделал с ними то, чего не делал ни с каким другим аулом. Разгромив сборище разбойников в жестокой схватке, причем собственноручно уложив около дюжины, он совершенно разорил их гнездо, разрушил дома-башни и сжег все, что могло гореть. Убедившись в своем полном разгроме, оставшиеся сложили оружие и сказали: «Если так, давай обратно свой шариат».

Но Шамиль на этом не остановился. Для смягчения варварских нравов он разделил побежденных на несколько частей и поселил их в тех аулах, которые больше всего от них пострадали, С тех пор в округе воцарились мир, покой и благочестие.

Однако умыкание горянок вовсе не было изобретением этих разбойников. Возможно, начало этой традиции положил еще аргонавт Ясон, укравший дочь царя Колхиды Медею. Теперь же умыкание происходило повсюду, причем в самых благородных целях. Литература описывает подобные сцены в романтических красках, хотя причины, приводившие к похищениям, зачастую имели весьма прозаические корни. Если отвлечься от сопутствующих таким подвигам опасностей в виде жаждущих отомстить родственников, позора и прочих неприятностей, то суть дела сводилась к тому, что молодые люди любили друг друга, но жениться не могли, хотя родители и не были против. Печальный парадокс заключался в необходимости выплачивать огромный брачный дар (калым) в 200 или 300 рублей серебром, которые были по тем временам целым состоянием и собрать которые порой не в силах были даже обе семьи вместе взятые. Калым, неизвестно кем и когда установленный, имел силу закона.