Автор неизвестен Биографии и мемуары - Знаменитые авантюристы XVIII века

Само собою разумеется, что сотни излеченных им больных мгновенно в устах публики превратились в тысячи, и Страсбург в мгновение ока озарился лучами славы великого целителя. Все поздравляли друг друга с прибытием кудесника в город, словно с праздником. Калиостро понял, что его дело тут сразу стало прочно и что зевать не подобает. Он начал с того, что пригласил всю страсбургскую знать на великолепный заданный им ужин. Калиостро озаботился осветить зал особым способом, придававшим ему фантастический вид. Когда ужин окончился, в зал вошли несколько маленьких мальчиков и девочек; наш герой уже запасся ими и, конечно, подготовил их надлежащим образом. Калиостро выбрал из них одного мальчика и одну девочку. Серафима увела их, одела в белые платья, надушила и дала им выпить какого-то эликсира, потом ввела их обратно в зал, к гостям. Калиостро облачился в пышный костюм генерала от древнеегипетской магии — в шелковый черный балахон, расшитый какими-то знаками вроде иероглифов; одежда, в общем, напоминала ту, которую мы видим на египетских памятниках; она дополнялась только роскошным мечом, сравнительно более нового фасона, чем древнеегипетские. Его вид, осанка приобрели что-то особо внушительное, от чего надо было либо прыснуть со смеху, либо повергнуться во прах от избытка благоговения. Но смеяться тогда в той толпе не нашлось охотников. Все прониклись если не страхом, то по крайней мере почтительным изумлением; все молчали и ждали, что будет дальше.

Среди зала, на черном круглом столике, явился графин. Какие-то прислужники, вроде египтян, как их обычно все себе представляют, подвели к этому столику избранных мальчика и девочку и загородили их ширмою. Калиостро возложил на них руки, как-то особенно кривляясь, описывая по воздуху руками что-то вроде иероглифических знаков. Дети должны были смотреть в графин, и там им появлялись разные видения. Под дном графина в столе было отверстие, и под него подводились разные чертежи и рисунки.

Калиостро спрашивал, например, что делает в эту минуту человек, который оскорбил его при въезде в город, и выставлял под графином незаметным движением фигуру спящего. Ребенок, конечно, отвечал: «Он спит». Если случалось, что дети затруднялись с ответом, то должны были молчать; за них отвечал сам Калиостро, пользуясь своим чревовещательным даром. Калиостро предложил самим присутствовавшим задавать вопросы. Некоторые ответы поражали воображение непостижимою верностью. Спрашивает, например, незамужняя девица, сколько лет ее мужу; дети молчат, и это молчание истолковывается толпою гостей в сторону их прозорливости; они знают, что мужа никакого нет. Другая дама подает запечатанный пакет с запискою. Мальчик отвечает: «Не получит». Вскрывают пакет, оказывается, что дама спрашивает в записке, получит ли се родственник повышение по службе. Старый и почтенный человек, местный администратор, спрашивает, что делает его жена, бывшая в то время дома. Предварительно Калиостро послал узнать, дома ли жена и чем именно она занята. Дети в графине ничего не видали и молчали на этот вопрос. Но вдруг раздался какой-то таинственный голос, который возвестил, что жена вопрошавшего играет в карты с двумя знакомыми, и это было верно.

Каким образом устраивались эти фокусы — мы не можем сообщить. Шарлатанство Бальзамо столь положительно засвидетельствовано, что нельзя думать, чтобы в этом случае применялось чтение мыслей в том виде, как оно часто применяется теперь. Сверх того не надо забывать, что все эти бесчисленные брошюрки, преимущественно французского происхождения, в которых исчислялись необычайные подвиги Калиостро, наверное, были писаны или при его внушении, или его чересчур слепыми приверженцами, принимавшими на веру все, что бы им ни рассказали о нем.

Знаменитый физиономист Лафатер, как гласит предание, очень заинтересовался Калиостро и в бытность его в Страсбурге нарочно ездил туда, чтобы повидаться с ним. Калиостро принял его неприветливо. Он слыхал о необыкновенной (хотя и преувеличенной) проницательности Лафатера, о его уменья чуть не мгновенно, с одного взгляда, определять натуру человека, и, быть может, опасался его прозорливости. Видали в это время нашего кудесника и другие выдающиеся люди, упоминающие о нем в своих записках; большею частью они поняли его как ловкого фокусника, хотя, кажется, и это было не совсем справедливо. Калиостро был, конечно, фокусником, но его фокусы были ужасно грубы. Недаром же Мошчинский изумлялся легковерию людей, поддающихся на такие грубые проделки, какие не стеснялся творить Калиостро.

Он пробыл в Страсбурге целых три года; редко он так долго засиживался на одном месте. Но и тут в конце концов опять-таки нашлись враги, которые нападали на него и в разговорах, и в печати. Надо полагать, что немало поработал против него озлобленный Марано, и его слова не могли не иметь никакого действия; затем невозможно предположить, чтобы в большом европейском городе не нашлось людей, сумевших отстоять независимость своего здравого суждения от всеобщей заразы легковерия, подобно Мошчинскому в Варшаве. Так или иначе эти «враги» и «преследования», на которые Калиостро глухо жалуется в своей объяснительной записке по делу об ожерелье королевы Марии-Антуанетты, заставили его покинуть Страсбург.

Калиостро в Париже на вершине своей славы. — Вызывание теней усопших. — Ужин Калиостро и беседы его застольников с тенями великих людей. — Распространение египетского масонства. — Обряды посвящения в это масонство.

Калиостро съездил в Италию, потом побывал в разных городах на юге Франции, между прочим, в Бордо и Лионе и, наконец, в самом начале 1785 года появился в Париже, этом центре всех проходимцев прошлого века. Явился он сюда тихо и скромно, словно крадучись. Ему надо было сначала осмотреться, сообразиться. Париж тогда буквально бредил животным магнетизмом; слава знаменитого Месмера достигала высшей точки. Кроме магнетизма, люди почти ничем иным и не лечились. Выступать при таком настроении общества в качестве целителя посредством жизненного эликсира было неблагоразумно. Надо было подниматься на другие фокусы. Он решил заняться вызыванием духов. Этому не мог помешать никакой Месмер и никакой магнетизм; тут успех был обеспечен. И надо отдать справедливость, он так ловко повел дело, что падкие до новизны парижане скоро бросили все свои другие увлечения и не хотели ни о чем слышать, кроме «божественного» Калиостро. Мы не шутим и не насмехаемся: такое прилагательное к имени знаменитого шарлатана действительно утвердилось за ним в то время в Париже. Слава его здесь создалась с какою-то непостижимою быстротою; не подлежит сомнению, что ему ужасно много помогли его страсбургские друзья; все-таки это был очень видный и влиятельный народ, у всех были крупные связи в столице. Таким образом, часть этой славы предшествовала Калиостро, но остальное он все-таки завоевал самолично, своими волшебными сеансами с вызыванием духов. Дошло, говорят, до того, что сам король Людовик XVI был вовлечен в общий поток и будто бы объявил, что всякое оскорбление великого кудесника он будет карать как оскорбление величества — случай единственный в своем роде, если только он верен.