Автор неизвестен Биографии и мемуары - Знаменитые авантюристы XVIII века

— Двадцать линейных кораблей, государь, и весьма значительное число галер, — без запинки ответил он.

— А сухопутных войск?

— Семьдесят тысяч человек, государь, все подданные Республики, считая по одному с каждого населенного места.

— Ну, это вздор, — возразил король. — Вы просто хотите меня позабавить, рассказывая мне басни! Но вы, вероятно, знаток по части финансов. Скажите, каких мыслей вы держитесь о налогах?

Казанова вдруг припомнил свои родные, столь любимые и популярные в Италии спектакли Commediae del’arte, в которых актеры берут только известный сюжет как канву для своей игры, а все сцены, все разговоры, реплики придумывают сами, тут же на сцене, без всякого суфлера. Горе актеру, который замнется, смешается, смутится, не найдется, что сказать, остановится в нерешительности хоть на одно мгновение. Публика освищет его без всякого милосердия. Вот именно в такое положение угодил и Казанова в своей беседе с королем Фридрихом. Надо было нимало не медля вступить в роль финансиста, глубокого знатока вопроса о податях и повинностях. Казанова принял важный вид и объявил, что он готов изложить свою теорию налогов.

— Конечно, теорию, — ответил король, — о практике вас никто и не спрашивает, это не вашего ума дело.

— Существует три рода налогов, — начал свою декламацию Казанова, — один разорительный, другой, по несчастью, — необходимый, а третий — всегда благодетельный.

— Отлично. Продолжайте!

— Разорительный налог — это налог в пользу королевской казны, необходимый — военный, а благодетельный — тот, который предназначен для общегосударственных расходов.

Работа была нелегкая. Казанова никогда в жизни не сочинял никакой теории налогов, даже и не размышлял об этом сюжете. Он говорил что попало, надеясь, что из слов сами собою выстроятся идеи; надо было только смотреть в оба, чтобы не сказать какой-нибудь явной нелепости.

— Королевский налог, государь, — продолжал он, — это тот, который истощает карманы народа для того, чтобы наполнить сундуки монарха.

— И этот налог всегда разорителен, говорите вы?

— Всегда, государь, ибо он вредит круговращению ценностей, которое являет собою душу торговли и поддерживает государственный строй.

— Но налог на содержание войска вы считаете неизбежным?

— К несчастию, ибо война есть бедствие.

— Пожалуй, и так. Ну, а общегосударственный налог?

— Он всегда и неизменно благотворен. Тут властитель, что берет у народа одною рукою, возвращает ему же другою рукою. Он пускает собранное богатство в общий круговорот ценностей, основывает полезные учреждения, покровительствует наукам и искусствам, которые способствуют росту общественного благосостояния. Королю остается только споспешествовать этому благосостоянию изданием мудрых законов, которые направляли бы эти налоги к вящему благополучию народной массы.

— Все это отчасти справедливо. Вы, без сомнения, знаете Кальсабиджи.

(NB. Об этом Кальсабиджи мы упоминали, рассказывая о лотерее, устроенной Казановою в Париже).

— Мне нельзя его не знать, государь. Семь лет тому назад мы вместе с ним устраивали в Париже лотерею.

— А вот, кстати, к какой группе налогов отнесете вы эту лотерею, потому что ведь это тоже налог?

— Да, государь, это налог, но налог доброкачественный, если только король обращает его на полезные расходы.

— Но король может понести на нем убытки.

— В одном случае из пятидесяти.

— Это разве вычислено с достоверностью?

— С полною достоверностью, государь, насколько она вообще возможна в расчетах политического характера.

— Эти расчеты зачастую оказываются неверными.

— Они всегда верны, если только Господь Бог остается нейтральным.

— Зачем вмешивать сюда Господа Бога?

— Если угодно вашему величеству, случай или судьба.

— Ну, прекрасно. Я, пожалуй, коли хотите, думаю так же, как вы, относительно этих лотерей, но я не люблю их. По-моему, лотерея — чистое мошенничество, и я не согласился бы на нее, если бы даже успех ее был мне доказан, как дважды два.

Некоторое время наши собеседники прошли молча. Потом король остановился, повернулся лицом к Казанове, осмотрел его с головы до ног и сказал:

— А знаете, ведь вы очень видный мужчина!

— Возможно ли, ваше величество, — воскликнул Казанова, — чтобы после такой продолжительной серьезной беседы вы могли заметить во мне ничтожнейшее из достоинств, которыми блещут ваши гренадеры!

Король отвечал хитрою улыбкой, а потом очень милостиво и добродушно сказал Казанове:

— Коли Кейс знает вас, то я с ним о вас поговорю.

Затем он снял шляпу, которую он снимал перед всеми, и поклонился. Казанова также отвесил поклон и удалился.

В ожидании решения королем его участи Казанова навещал знакомых, которых у него нашлось немало в Берлине. Между прочим, он повстречал некоего Лолио, с который когда-то вместе учился, еще будучи ребенком, у доктора Годзи, в Падуе. Лолио очень нажился в России. Он восторженно отзывался об императрице Екатерине. Слушая его рассказы, Казанова порешил, если ему не удастся устроиться в Пруссии, отправиться искать счастья в Россию.

Тем временем Казанова побывал в Потсдаме. Здесь он осмотрел роскошный дворец, в котором его всего больше поразила комната короля. Это была небольшая, очень скаредно меблированная спальня. За ширмами стояла простая кровать; не видно было никакой одежды, ни даже туфель. Камердинер показал посетителю старый колпак, который король надевал в случае насморка; сверх этого колпака он надевал шляпу, так что получался, надо полагать, очень неудобный головной убор. В стороне стоял диван, а перед ним — стол, покрытый бумагами, письменными принадлежностями и какими-то опаленными огнем тетрадками. Камердинер сказал, что в этих тетрадях записана история последней войны: случайно эти тетради однажды загорелись, и король после того забросил их. Впрочем, впоследствии эта история была опубликована уже по смерти Фридриха.

Так прошло пять-шесть недель. Наконец лорд Кейс вызвал к себе Казанову и объявил ему, что король вспомнил-таки о нем и придумал для него место — воспитателя в недавно основанном им корпусе померанских кадет. Всех кадет было пятнадцать, а воспитателей при них пять, на каждого воспитателя по три кадета. Четыре воспитателя уже были взяты, а место пятого король предоставлял Казанове. Жалованье воспитателю было назначено 600 экю в год, а обязанность его состояла в том, чтобы всюду сопровождать своих питомцев, даже ко двору. Должности присваивался особый мундир с галунами.

Казанова расспросил, где находится это заведение. Он желал лично осмотреть его, прежде чем дать решительный ответ. Лорд Кейс предупредил его, что тянуть не следует, что король этого не любит и ждать не будет. Казанова немедленно отправился в корпус.