Моисей Кроль - Страницы моей жизни

Когда состоялся 4-й съезд еврейского Союза, в Думе было шумно. Конфликт с русским премьер-министром Горемыкиным поднял престиж Думы. Этому способствовали трудовики, которые мужественно выступали на заседаниях после наглых речей министров. Трудовики не только не ограничились интерпелляцией о преступлениях полицейского департамента, но и пошли гораздо дальше, и в середине мая внесли в Думу предложение созвать комитет из 33 депутатов, чтобы расследовать все преступления, совершенные высокопоставленными чиновниками в период от 17 октября 1905 года до мая месяца 1906 года. Достаточно сказать, что предложение было составлено так, что в нем отразились все совершенные ужасы, убийства и злоупотребления и что такая комиссия была избрана. Для контрреволюционного лагеря это было все равно, что подлить масла в огонь. Сотни, тысячи погромщиков в мундирах и без оных почувствовали, что им грозит серьезная опасность. Если черносотенная армия проводила против Думы подлую кампанию уже с самого начала, то после конфликта с Горемыкиным ее нападки приняли дикую форму. По всей вероятности, из Петербурга был дан сигнал всеми средствами и всеми путями оскорблять Думу и требовать, чтобы царь разогнал «преступное собрание». Начались посылки адресов, петиций, резолюций разных отделений темного «Союза русского народа», в которых говорилось, что нужно покончить с Думой. Все это с удовольствием печатал «Правительственный вестник» – официальный орган правительства.

Историческая фраза Горемыкина, что «третья часть депутатов просится на виселицу», получила громкий отзыв во всех черносотенных кругах.

В то же время полицейский департамент продолжал свою дьявольскую деятельность, распространяя через полицию и жандармерию сотни, тысячи воззваний в еврейских городах и деревнях. Неожиданно то тут, то там вспыхивали беспорядки, которые часто превращались в погромы. Еврейское население западных губерний жило в постоянном страхе.

1 июня 1906 года в Белостоке начался ужасный погром, который произвел в Петербурге удручающее впечатление. Официальная телеграфная агентура сообщила, что погром вызвали сами евреи. Еврейские террористы совершили якобы неслыханное преступление: они бросили бомбу на религиозную процессию, в которой принимали участие сотни людей – мужчины, женщины и дети. Естественно, говорилось в этой же телеграмме, что народ как следует рассчитался с евреями. Все были поражены. Евреи бросили бомбу в религиозную процессию – это в самом деле неслыханное преступление! Погром продолжался несколько дней. На третий день прибыла новая телеграмма, сообщавшая, что весть о бомбе была ошибочной. Бомбу никто не бросал, а пока что погромщики с помощью полиции и солдат уничтожили целый город. Исходя из сведений, полученных нашим Центральным комитетом, погром в Белостоке был одним из ужаснейших погромов с 80-х годов. Он превзошел в жестокости и нечеловечности даже кишиневский погром. Еврейский Центральный комитет решил послать в Белосток адвоката с целью выяснить на месте, как погром начался. Миссию этого расследования возложили опять на меня, и как ни трудна и ни мучительна она была, я ее принял. Я провел в Белостоке несколько недель. Кроме меня расследование вел известный писатель и общественный деятель Ан-ский и специальная комиссия, посланная Государственной думой. Эта комиссия состояла из трех депутатов: Щепкина, Араканцева и Якубсона. Было бы слишком мучительно подробно излагать все страшные подробности этого беспримерного белостокского погрома. Я постараюсь дать вкратце итоги наших расследований.

Было установлено, что погром был организован и подготовлен совершенно хладнокровно. План убийства белостокских евреев выработали пристав Шереметов, несколько офицеров, один генерал и три полковника. В полицейских домах и казармах даже давали инструкции, как надо убивать евреев и уничтожать их имущество. Напуганные слухами, что в Белостоке готовится погром, евреи послали депутацию к губернатору Кистеру, чтобы тот принял меры и не допустил погром. Вот какой ответ Кистер дал депутации: «В прошлом году в Белостоке было убито 40 евреев, и потом в течение полугода в городе было тихо. Сейчас убьют тысячи евреев, и станет спокойно на долгое время». Такую речь мог держать атаман шайки бандитов, а не губернатор. После этого можно было ожидать большого несчастия, и несчастие пришло.

Большинство убийц были солдаты и офицеры, у многих убитых были раны от карабинов и штыков. Не жалели никого. Убивали старых евреев, женщин и маленьких детей, которые еще сосали материнскую грудь. Итоги белостокского погрома были таковы: больше ста убитых, несколько сот раненых, тысячи разоренных семейств.

Истинное представление о жалкой роли офицеров и солдат в этом погроме дает правдивый рассказ солдата, который дословно передал речь офицера Иванова к своим солдатам в казарме перед тем, как они отправились «рассчитываться с евреями». «Братишки, – сказал он, – вы должны знать, что мы идем в город убивать евреев. Кто хочет послужить царю и бороться за наше отечество, тот пусть убьет побольше евреев. Чем больше крови, тем лучше – это не человеческая кровь, а еврейская».

И другие офицеры вели себя так же, как Иванов.

С собранным нами материалом мы ознакомили Думу. Но, увы, дни Первой Государственной думы были сочтены. 7 июля 1906 года, по настоянию Горемыкина, Николай II подписал указ о роспуске Думы, а Петербургская и Киевская губернии были объявлены на военном положении.

В эти тяжелые дни и в моей семейной жизни встал очень трудный вопрос. Моя старшая дочка была болезненным ребенком, и врачи настоятельно советовали увезти ее из Петербурга с его сырым климатом и частыми туманами. Мы с женой долго обсуждали, куда нам переехать, и, естественно, я подумал о Сибири и, в частности, об Иркутске с его сухим и здоровым климатом, о котором у меня сохранились самые лучшие воспоминания со времен ссылки, где у меня осталось немало друзей.

Жаль было покидать столицу и напряженную общественную и политическую работу, которую я выполнял, а также круг интересных друзей, но здоровье моей девочки было важнее всего. И мы приняли решение переехать в Сибирь.

Первые годы в Иркутске ушли на устройство новой жизни, на восстановление старых связей и на создание клиентуры.

Я присматривался к новым формам общественно-политической жизни в Иркутске после потрясений 1905 года.