Моисей Кроль - Страницы моей жизни

Он сослался на своего друга Эбергарда и добавил, что «выслушав отзыв Эбергарда обо мне, он не мог отказать себе в удовольствии познакомиться со мною».

Признаюсь, эта слащавая любезность мне не понравилась, но позже, когда я узнал ближе Годлевского, я понял, что фраза, так мне не понравившаяся, была не любезностью, а искренним выражением того, что он думал.

Надо сказать, что жизнь далеко не баловала его. Высокообразованный человек весьма левых взглядов, он не вылезал из конфликтов со своим высшим начальством. Что его побудило вступить в магистратуру, я понять не мог. Может быть, его вдохновляла донкихотская идея почистить авгиевы конюшни русской прокуратуры, но его борьба с рутиной ему ничего, кроме крупных неприятностей, не принесла. Годлевский был поляком, а к полякам правящие круги в то время относились, как к пасынкам. Их вообще неохотно принимали на государственную службу, а если их и назначали на должность, то их посылали или в глухую провинцию, или в Сибирь. Эта антипольская политика объясняла тот бросавшийся в глаза факт, что значительное число сибирских чиновников были поляки. Окружным врачом в Селенгинске был поляк Богушевский, лесничим Голимонт, а объездчиком Мацкевич. В Троицкосавске окружным доктором был Гринцевич. Годлевского тоже не столько назначили, сколько выслали в Верхнеудинск. И казалось весьма странным и удивительным, что царский товарищ прокурора печатал свои статьи в социалистическом журнале «Русское богатство», к которому департамент полиции относился крайне враждебно. Не менее удивительно было и то, что тот же Годлевский выпустил за полною своею подписью книгу «История умственного развития Европы», которая по своему духу была глубоко революционной.

Припоминаю вечера, которые мы – я, Годлевский, Эбергард и Сергеев – проводили вместе. Не было, кажется, ни одной серьезной проблемы научной, политической, моральной, которой мы не обсуждали бы. И характерно, что взгляды и суждения моих гостей очень мало отличались от моих. Была лишь разница в подходе к проблемам. Их мнения носили характер политических рассуждений, мои же убеждения обладали, если можно так выразиться, внутренним динамизмом. Я чувствовал потребность проводить свои взгляды в жизнь. Была также большая разница в настроениях Годлевского и двух инженеров. Эбергард и Сергеев были полны жизни и любили жизнь. Поэтому трудно было предположить, что они станут революционерами, готовыми пожертвовать собою ради святой цели. Напротив, Годлевского гонения, неприятности и неудачи ожесточили, психологически он был вполне подготовлен к тому, чтобы в случае надобности перешагнуть границы дозволенного и продолжать борьбу с правительственным произволом революционными средствами.

В связи с хорошими отношениями, установившимися между мною, Эбергардом и Сергеевым, мне хочется рассказать один эпизод, который характеризует беспорядок, царивший в некоторых правительственных учреждениях.

Однажды рано утром приходит ко мне крайне взволнованный Эбергард и сообщает, что он имеет ко мне большую просьбу. Его расстроенный вид и ранний визит меня тоже взволновали. Признаюсь, у меня сразу мелькнула мысль, что у него вышли неприятности из-за знакомства со мною.

– В чем дело? – спросил я его.

– Видите ли, – сказал Эбергард, – история заключается в следующем. Вы знаете, что наша экспедиция ведет свою работу в нескольких местах. Производят обмер, копают землю, чтобы узнать характер почвы. Эти работы производятся большими партиями рабочих под наблюдением десятников и под контролем наших инженеров. Каждую субботу производится расчет с рабочими. Завтра суббота, мы должны были получить крупную ассигновку из Петербурга, но она запоздала и мы сидим без денег. Вы представляете себе, какой скандал разыграется, если мы завтра не выплатим рабочим следуемой им заработной платы. Начальник экспедиции вне себя от огорчения, и я пришел к вам от имени всей нашей экспедиции с просьбой помочь нам выпутаться из нашего тяжелого положения. Вы спросите, как вы можете нам помочь? Очень просто. Вы в хороших отношениях со многими здешними коммерсантами-евреями. Вам они поверят. Нам нужны 10000 рублей – всего на 4–5 дней. Пусть кто-нибудь из них ссудит нам эту сумму; мы ее вернем с глубокой благодарностью. Идите, переговорите с вашими друзьями и вытащите нас из беды.

Должен сознаться, что эта история меня прямо ошеломила. И непростительная неаккуратность учреждения, которое должно было выслать ассигновку, и то, что экспедиция обратилась за помощью ко мне. Для меня было ясно, что идея прибегнуть к моему содействию принадлежала Эбергарду. Несколько секунд я сидел растерянный, но мысль моя тотчас же заработала.

– Деньги будут, конечно, возвращены, как только получится ассигновка. И тот коммерсант, который даст деньги, только выиграет, так как он приобретет богатых и благодарных покупателей. Кроме того, эта услуга будет иметь большую моральную ценность. Верхнеудинские евреи должны пойти навстречу экспедиции.

Вспомнил я, что у сибирских евреев очень был распространен обычай ссужать друг другу деньги на короткий срок под честное слово. Ссужают друг другу тысячи и даже десятки тысяч без процентов. Такие долги считались долгами чести, и я не знал случая, чтобы должники не вернули взятых взаймы денег.

Учитывая все это, я отправился к моему хорошему знакомому коммерсанту Цыгальницкому, владельцу крупного универсального магазина в Верхнеудинске. Я рассказал ему всю историю и попросил его выручить экспедицию, ссудив ей на несколько дней 10000 рублей.

– Хорошо, – сказал Цыгальницкий, – через два часа начальник экспедиции получит 10000 рублей.

И так оно и было. Не прошло и двух часов, как деньги были вручены кому следует.

Так еврейский коммерсант и политический ссыльный спасли честь очень важной казенной экспедиции.

Конечно, Цыгальницкий через несколько дней получил свои деньги обратно, причем экспедиция выразила ему свою благодарность в самых горячих выражениях.

Прошло несколько дней. Я стал уже забывать эту историю, когда около полудня в мою комнату вбежала прислуга и не без волнения сообщила мне, что меня желает видеть очень важный барин.

– Кто бы мог быть этот важный барин? – подумал я и пошел навстречу посетителю. И велико было мое удивление, когда я увидел перед собою начальника экспедиции, известного в свое время инженера Адрианова в блестящем мундире, точно он собрался на бал.

Я попросил его сесть и стал ждать, не объяснит ли он мне сам цель своего посещения. Но мои ожидания были напрасны. Адрианов спросил меня, как я себя чувствую, готовлюсь ли я вновь к разъездам по бурятским улусам, как я нахожу жизнь в Верхнеудинске и т. д.