Евгений Биневич - Евгений Шварц. Хроника жизни

По словам Н. В. Григорьевой, Женя «был на редкость общителен с самого детства. Он вел рассеянный образ жизни, т. к. всюду был желанным гостем. Помимо семьи Соловьевых, он бывал ещё в шести семьях. Немедленно одним своим появлением вносил он оживление своим остроумием, шутками, был большим затейником; моментально улавливал начинающиеся отношения между мальчиками и девочками нашего «сообщества». Однако был чрезвычайно деликатен и не позволял бестактных подтруниваний; быстро умел находить общий язык с людьми всех возрастов, например, с моим отцом, Вас. Фед. Соловьевым, с матерью Юры Соколова — Надеждой Александровной Соколовой, с членами семьи Зайченко — младшими, и со всеми был естественен, отличало его от многих «весельчаков» отсутствие какой бы то ни было навязчивости. На некоторых его сверстников он производил иногда впечатление вертопраха, поверхностного забавника, в сущности ничем глубоко не интересующегося, среднего ученика. Один из наших общих знакомых писал мне: «Если бы с 1915 г. я потерял бы всякую связь с Женей и не знал бы, что из него получилось, я не подумал бы, что из него получится писатель, совершенно оригинальный, никого не повторяющий, никому не подражающий, много сохранивший из своего детства»».

Наталия Васильевна Григорьева (Наташа Соловьева), уже в конце жизни взявшись за воспоминания детства, не случайно назвала их довольно необычно: «К биографии Е. Л. Шварца. Окружение детства и юности, город Майкоп (материалы)». В большой машинописи — около сорока авторских листов — она рассказала об очень многих из поколения их «отцов», гораздо меньше о погодках, но не успела (или — почти не успела) поведать о семье Шварцев и о самом Жене.

Среди тех шести семей, о которых говорила она, очень привлекали ребят братья Шапошниковы. «Нас, сверстников Е. Л. Шварца, охотно принимали в их большом одноэтажном доме, полном всяких редкостей, — вспоминала Наталия Васильевна, — в большом зале в кадках размещались пальмы, фикусы, рододендроны, редчайшие цветущие розы. Во дворе нам показывали привезенных из лесов заповедника диких животных и птиц, медвежат, лисиц, горных козлов, баранов, барсучат, оленей и т. д. В саду в оранжерее выращивались редкие растения. Но самое удивительное и притягательное для нас составляли коллекции бабочек, насекомых, птиц, собранные X. Г. Шапошниковым (1872–1943) в различных странах, в том числе и в Африке. Даже таких малосведущих и ветреных посетителей, какими мы в ту пору были, эти коллекции поражали своей красотой. (…) Вот уже 60 с лишним лет прошло, как я видела эту коллекцию, но всегда при воспоминаниях о ней вспыхивает чувство радости и удивления». «Маленький, черный, устрашающе живой, — дополнял характеристику Христофора Григорьевича Шварц. — Он показывал нам бабочек, рассказывал о том, где их собирал. Не уверен, что понял его правильно, но с той встречи на всю жизнь я сохранил уверенность, что Христофор объехал весь мир. Показав чудеса, хранившиеся в комнате, хозяин повел нас во двор, где я увидел сидящего на цепи живого взрослого медведя, очень добродушного на вид. Христофор поборолся с медведем, но немного. Зверь стал рычать, и Христофор, показав нам забинтованный палец, который он порезал утром, сообщил, что медведь учуял кровь. Я был поражен и потрясен. Потом мы увидели редкой красоты пойнтеров. И, кажется, оленя. Не помню точно. Знаю только, что шел я домой словно околдованный. (…) Старшие признавали, что Христофор молодец, страстный, знающий свое дело натуралист, что его именем назван новый вид зверька, найденный им в горах недалеко от Майкопа, что горцы, адыгейцы, необыкновенно уважают его. (…) Выше я назвал Шапошникова несколько фамильярно, просто Христофором, по привычке. Так называли его взрослые…».

Со званием агронома 1-го разряда он закончил Рижский политехнический институт, совершенствовался в Берлинском университете. Видимо, зная о последнем, его посчитали немецким шпионом и арестовали в самом начале войны. Имущество было конфисковано, в том числе и та бесценная коллекция насекомых. Ящики с ними покидали на телеги, многие из них разбились, редчайшие экземпляры падали на дорогу, затаптывались ногами людей и лошадей. Его старший брат Никита Георгиевич бежал сзади и кричал: «Что вы делаете? Ведь это для науки, для народа!» Но никто его не услышал. Христофор Георгиевич умер в тюрьме в 1943 году, как враг народа.

Никита Георгиевич Шапошников (1868–1946) тоже был примечательным и выделявшимся среди майкопчан человеком. Прекрасный врач земского толка: терапевт, хирург, акушер, детский врач. Как хирург-окулист он специализировался у лучших медиков Европы. Владел несколькими европейскими языками, свободно объяснялся и с горцами. И эти «дикари» постоянно жили у него. Они или лечились у Н. Г., или ожидали очереди в больницу. Местные обыватели с издевкой называли его «копеечным» доктором, потому что он брал плату кто сколько мог дать. Никита Георгиевич был прекрасным музыкантом. Писал стихи. Например, такие:

Довольно оригинальной личностью был и Владимир Иванович Скороходов (1863–1924). Выходец из древнего дворянского рода, он был богат и прекрасно образован. Наезжая к своим многочисленным родственникам, имения которых находились в самых разных губерниях, он наблюдал одну и ту же картину: огромная масса населения, производившая своим трудом все, что нужно для жизни человека, сама нищенствовала. Это настолько его потрясло, что он решил есть хлеб, только заработанный своими руками. Он научился пахать, ходить за скотиной, плотничать, строить. И в конце концов, пришел к мысли создать общину, о какой мечтал Л. Н. Толстой.

Началась переписка с Львом Николаевичем, который сразу почувствовал в нем родственную душу. Они довольно часто встречались. В дневниках Толстого Владимир Иванович фигурирует под инициалами В. С. Собрав единомышленников, Скороходов начал искать землю для такой общины. В начале 1900-х гг. он объявился в Майкопе, и нашел её около станции Ханская. «В нашем доме он появился примерно в 1901—02 гг., — вспоминала Наталия Васильевна, — и сделался неотъемлемой частью нашего дома. Мы, дети, ничего не знали о проводимых им делах. У нас говорили, что Владимир Иванович личный друг Толстого, ведет с ним переписку. Точно также он переписывался с Ганди, индийским философом. Но нам до этого не было никакого дела… Он жил у нас наездами, и особенно подружился с моей матерью — Верой Константиновной и пытался перевести её в свою веру». У В. К. Соловьевой в те годы «была школа по подготовке детей к конкурсным экзаменам в гимназию и реальное училище. Владимир Иванович открывал дверь класса и говорил ей: «Ну что, Вера Константиновна, учите детей, как, не работая, хлеб есть?» Мама на это смеялась и говорила: «Ну, пойдемте пить кофе». Она не поддавалась пропаганде».