Эстер Гессен - Белосток — Москва

Примерно в середине 1970-х годов в СССР снова произошли некоторые изменения — слегка приподнялся «железный занавес». Это выразилось, в частности, в том, что евреям стали разрешать эмигрировать в Израиль. Правда, разрешения на выезд люди зачастую ждали годами, а пока таких, как тогда говорилось, «находившихся в подаче», то есть подавших заявление о том, что они хотят вернуться на историческую родину, чуть ли не официально называли изменниками, увольняли с работы, исключали из КПСС и комсомола. У уезжавших ветеранов войны отбирали ордена и медали. Правда, если верить газетам, в 1995 году в связи с 50-летием Победы российские посольства в США, Израиле и других странах стали возвращать тем ветеранам, которые еще не успели уйти в мир иной, отнятые когда-то награды, но большинство, увы, этого покаянного жеста российских властей так и не дождалось.

В связи с отбиранием партийных и комсомольских билетов мне вспомнился забавный случай: мой знакомый, математик Вадим Гольдберг, подал заявление о разрешении на эмиграцию для себя, жены и двух сыновей. Старший сын, Андрей, был студентом математического факультета МГУ. И вот созвали собрание комсомольской организации, чтобы обсудить этот гнусный поступок Андрея и выгнать его вон из комсомола. Секретарь факультетского комитета ВЛКСМ изложил суть дела и спросил, не хочет ли кто-нибудь высказаться. Тут подняла руку одна из студенток, встала и сказала: «Объясните, пожалуйста, почему уезжают только евреи. За какие такие заслуги им одним полагается эта привилегия?» В результате из комсомола исключили обоих — Андрея и позавидовавшую ему сокурсницу.

Если же вернуться к эмиграции, то из получивших разрешение отнюдь не все ехали в Израиль. Многие предпочли податься в Соединенные Штаты Америки, где и экономическое положение лучше, и войны то и дело не вспыхивают, не гибнут в сражениях сыновья. Происходило это так: получив разрешение на выезд и израильскую въездную визу, эмигранты летели в Вену, а там распадались на две группы: одна отправлялась в Израиль, вторая же в Италию, где люди начинали хлопотать о въездной визе в США. Поскольку счастливчиков, сумевших вырваться из СССР, было относительно немного, американские власти впускали практически всех желающих. Кроме коммунистов, которым въезд в США запрещен специальным законом. Бывшие советские коммунисты знали об этом и ехали прямо в Израиль. А вообще, можно ли было в то время, когда правительства всех цивилизованных государств непрерывно требовали от СССР соблюдения прав человека, в частности, предоставления каждому свободы выбора страны проживания, предположить, что всего через десяток с небольшим лет все коренным образом изменится? Что выехать отсюда можно будет в любой момент, а почти неразрешимой проблемой станет получение вида на жительство в США, Канаде, Австралии или в европейских странах? Американское консульство в Москве, например, отказывает 80 % российских граждан, хлопочущих не только о статусе беженца или иммигранта, но даже о гостевой визе. Власти этих стран понять можно: уж очень многие хотят покинуть бывший Советский Союз, и все чаще случается, что человек едет будто бы в гости на несколько недель, а потом не возвращается, всеми правдами и неправдами продлевая свое пребывание за рубежом. Невольно возникает мысль, что несравненно легче требовать соблюдения прав человека от других, чем самим их соблюдать.

Эмиграционный бум не обошел стороной и мою семью. В конце 1970-х решили уехать Саша с Елкой и с детьми. Я была их решением совершенно убита, так как Саша сразу же меня предупредил, что они собираются не в Израиль, а в США. Если бы они ехали в Израиль, я бы к ним присоединилась, не раздумывая ни минуты, ведь я мечтала об этой стране с ранней юности. И Лену мне бы удалось уговорить без труда, и, думаю, даже Сергея, хотя ему было тогда под семьдесят и он без устали повторял, что ему уже не по возрасту перемены, что старые деревья не пересаживают и прочее в том же духе. Позднее он мне все-таки как-то сказал, что, зная мои пристрастия, в Израиль он бы все же со мной поехал. Но мне, увы, не удалось привить своим детям идей сионизма, хотя, видит Бог, я очень старалась. Они все трое, даже полукровка Леня, чувствуют себя евреями, и Израиль их вполне интересует, но не настолько, чтобы захотеть там жить.

В конце концов мне пришлось смириться с Сашиными планами, я подписала бумагу о том, что против намерения моего сына эмигрировать не возражаю и материальных претензий к нему не имею; то же самое сделали мой бывший муж Борис и мать Елки (Елкин отец погиб на фронте в канун ее рождения), и в 1979 году они подали соответствующие заявления. В ту пору уже, к счастью, существовала инструкция, что в подобных случаях не выгоняют с работы обоих супругов (раньше многие семьи оказывались просто на грани голодной смерти), а, по их собственному усмотрению, один увольняется, второй же продолжает работать. Неуезжающие родители всячески скрывали у себя на работе планы своих детей, потому что их тоже ждало увольнение. Я знаю ряд случаев, когда молодые подавали заявление на выезд, родители теряли работу, молодым потом отказывали в визах, но обратно на работу не брали никого.

Елка, работавшая редактором в издаваемом Библиотекой иностранной литературы журнале «Художественная литература за рубежом», уволилась, Саша же остался на прежней должности в своем НИИ. Более того, его вызвал к себе директор института и предложил «джентльменское соглашение»: поскольку Саша работает над проектом, которого в случае его отъезда никто другой завершить не сможет, то пусть Саша трудится теперь изо всех сил, по десять и более часов в день и без выходных, чтобы поскорее все доделать, а он, директор, со своей стороны, обещает платить ему потом жалованье столько времени, сколько понадобится, не поручая больше серьезных заданий. Саша уложился в самые сжатые сроки, директор тоже сдержал слово. Впрочем, он зря тревожился. Саша ждал разрешения более полутора лет, что тогда было отнюдь не редкостью. Они уехали только в феврале 1981 года. Мы прощались в полной уверенности, что это навсегда, что больше уже никогда в жизни не увидимся. Въезд в СССР был для таких «изменников-эмигрантов» закрыт; их навещать тоже было нельзя. Помню, вернувшись с аэродрома, я несколько дней рыдала не переставая. Сергей, Лена, Леня и даже маленький Алеша утешали меня как могли, а я повторяла снова и снова, что потеряла сына, и лила слезы. Но в конце концов ко всему привыкаешь. И я тоже смирилась со своим горем, тем более что от Саши и Елки стали приходить письма — сначала из Рима, а потом, с апреля, уже из США, из Бостона. В Америке их судьба сложилась неплохо. Саша довольно скоро устроился на работу программистом и успешно продвигался по службе, прилично зарабатывал, они купили дом в пригороде Бостона. У Елки не было штатной работы, но она тесно сотрудничала с Русским центром Гарвардского университета, переводила, писала статьи о советской литературе для русскоязычных журналов и газет в США и во Франции, таких как «Континент», «Новое русское слово», «Русская мысль» и другие. Дети учились в школе. Где-то в конце 1980-х фирма, в которой работал Саша, обанкротилась, спрос на программистов в их штате в ту пору сильно упал, и Саша решил попробовать себя в бизнесе. Он вполне преуспел и занимается этим поныне. Увы, как я уже писала, в 1992 году у них случилось несчастье. Вскоре после своей серебряной свадьбы Саша овдовел и живет один до сих пор.