Шерил Стрэйд - Дикая

На скорости пешей ходьбы Сьерра-Невада казалась вполне проходимой. Ведь я всегда могла сделать следующий шаг. И только когда я вышла за поворот горы и увидела белые пики впереди, я усомнилась в своих способностях.

Следы Дуга и Тома периодически появлялись передо мной то на глинистой, то на пыльной тропе. А к середине дня я набрела на них, сидевших у ручья, и на лицах их отразилось удивление, когда я подошла к ним. Я уселась рядом, принялась качать воду, и мы немного поболтали.

— Тебе следовало бы встать лагерем вместе с нами сегодня вечером, если ты нас нагонишь, — сказал Том, прежде чем они пошли дальше.

— Так я уже вас догнала, — ответила я, и мы рассмеялись.

Тем вечером я дошла до небольшой опушки, где они поставили свои палатки. После ужина они поделились со мной двумя банками пива, которые взяли из Кеннеди-Медоуз, и мы отпивали по глотку по очереди, сидя на земле, завернувшись в теплую одежду. Пока мы пили пиво, я гадала, кто из них забрал одиннадцать презервативов, которые я купила в Портленде несколькими неделями раньше. Мне казалось, что это должен быть один из них. На следующий день, идя по тропе в одиночку, я дошла до широкого снежного языка на крутом спуске; его гигантский, покрытый ледяной коркой панцирь преграждал тропу. Это было похоже на осыпь, только страшнее — река изо льда, а не из камней. Если бы эта осыпь соскользнула, пока я пыталась бы перейти ее, то я скатилась бы по склону горы и врезалась в валуны далеко внизу, а то и хуже — провалилась бы еще дальше, бог знает куда. Как казалось мне с того возвышения, на котором я стояла, — в пустоту. А если бы я не попыталась перейти этот снежный язык, мне пришлось бы вернуться обратно в Кеннеди-Медоуз. Это показалось мне не такой уж плохой идеей. Но я продолжала стоять на месте.

Черт, думала я. Черт побери. Вынула ледоруб и изучила предстоящий путь — то есть, откровенно говоря, просто постояла пару минут, собираясь с духом. Я видела, что Дуг и Том перебрались через снежный язык, их ноги оставили в снегу ряд округлых ямок. Я перехватила ледоруб так, как показывал мне Грэг, и ступила в одну из них. Их наличие сделало мою участь одновременно и тяжелее, и легче. Мне не приходилось вырубать для себя ступеньки, но следы мужчин располагались неудобно для меня. Они были скользкими, а порой настолько глубокими, что мои ботинки застревали внутри, я теряла равновесие и падала. А ледоруб казался настолько неподъемным, что оказался скорее бременем, чем помощью. Тормозить, неизменно думала я, пытаясь представить, что я буду делать с ледорубом, если начну скользить вниз по склону. Этот снег отличался от миннесотского снега. Местами он скорее был льдом, чем хлопьями, столь плотно утрамбованным, что напомнил мне твердый слой изморози в морозилке, которую давно пора разморозить. В других местах он легко поддавался под ногой, оказываясь более рыхлым, чем с виду.

Это было похоже на осыпь, только страшнее — река изо льда, а не из камней. Если бы эта осыпь соскользнула, то я скатилась бы по склону горы и врезалась в валуны далеко внизу.

Я не смотрела на россыпь валунов внизу, пока не добралась до другой стороны снежного языка, пока не встала на глинистую тропу, дрожащая, но довольная. Я понимала, что этот маленький язычок — всего лишь первый образчик того, что предстоит дальше. Если я не решу сойти с тропы на Трейл-Пасс, чтобы обойти снег, то вскоре достигну перевала Форестера, высшей точки МТХ, расположенной на высоте 4011 метров над уровнем моря. И если я не соскользну со склона горы, проходя через этот перевал, то проведу несколько следующих недель, не видя перед собой ничего, кроме снега. И это будет снег гораздо более предательский, чем тот кусочек, который я только что миновала. Но справиться с этой малостью значило сделать то, что лежало впереди, более реальным для меня. Эд говорил, что у меня нет иного выбора, кроме как сойти с маршрута. Я не была достаточно подготовлена к прохождению МТХ даже в обычный год, не говоря уже о таком, когда глубина снега оказывалась вдвое и втрое больше, чем в предшествующие годы. Такой снежной зимы здесь не было с 1983 года и не будет еще лет десять, а то и больше.

К тому же принимать в расчет приходилось не только снег. Были и другие вещи, связанные со снегом. Это опасно полноводные реки и ручьи, которые мне пришлось бы переходить вброд в одиночку. Это температура воздуха, которая подвергала бы меня риску гипотермии. И то, что мне пришлось бы полагаться исключительно на свою карту и компас на длинных участках, где тропа была скрыта снегом. У меня не было необходимого снаряжения. Не было нужного знания и опыта. И, поскольку я была одна, у меня к тому же не было права на ошибку. Свернув с маршрута, как сделали многие другие туристы в этом году, я пропущу красоты Высокой Сьерры. А если останусь, то рискую своей жизнью.

Я понимала, что этот маленький язычок — всего лишь первый образчик того, что предстоит дальше. Если я не решу сойти с тропы, то проведу несколько следующих недель, не видя перед собой ничего, кроме снега.

— Я схожу с тропы на перевале, — сказала я Дугу и Тому, когда мы в тот вечер ужинали. Я весь день шла одна — и это был второй за все время день, в который я прошла больше 24 километров, — но снова нагнала их, когда они ставили лагерь. — Я собираюсь подняться в Сьерра-Сити и там опять встать на маршрут.

— А мы решили идти дальше, — проговорил Дуг.

— Мы говорили об этом и думаем, что тебе следует к нам присоединиться, — добавил Том.

— Присоединиться к вам? — переспросила я, выглядывая из туннеля своего темного флисового капюшона. Я натянула на себя всю одежду, которая у меня была; температура упала почти до нуля. Со всех сторон нас окружали островки снега, залегшие в тех местах под деревьями, где кроны заслоняли их от солнца.

— Тебе небезопасно идти одной, — сказал Дуг.

— Ни для кого из нас небезопасно идти в одиночку, — вставил Том.

— Но идти по снегу небезопасно ни для одного из нас. Ни вместе, ни в одиночку, — возразила я.

— Мы хотим попробовать, — сказал Том.

— Спасибо, — проговорила я, — тронута вашим предложением, но не могу.

— Почему это ты не можешь? — спросил Дуг.

— Потому что в этом весь смысл моего похода: я здесь для того, чтобы сделать это в одиночку.

Я была здесь не для того, чтобы не говорить «я не боюсь» всякий раз, как послышится треск ветки в темноте. Я была здесь для того, чтобы переиграть этот страх.

После этого мы некоторое время ели и молчали, каждый из нас держал в ладонях теплый котелок, полный риса, фасоли или лапши. Из-за произнесенного «нет» меня охватила печаль. Не только потому, что это значило, что я не попаду в Высокую Сьерру. Но еще и потому, что, сколько бы я ни твердила, что хочу совершить этот поход одна, их компания меня утешала. Быть недалеко от Тома и Дуга ночью означало, что мне не нужно будет повторять себе « я не боюсь » всякий раз, как послышится треск ветки в темноте или ветер начнет трясти палатку настолько яростно, что кажется, будто вот-вот случится что-то плохое. Но я была здесь не для того, чтобы не говорить « я не боюсь ». Я была здесь для того, чтобы переиграть этот страх. Чтобы переиграть, в сущности, все то, что я сделала с собой, и то, что сделали со мной. И я не могла добиться этого, объединившись с кем-то другим.