Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

Можно ли себе представить Михаила Александровича, женатого, со Светланкой, снимающего комнату для любовницы в нескольких верстах от Вешенской?» (Литературная Россия. 2005. 3 июня).

Вспоминаю душераздирающий крик из нашего уголка общежития в Москве, где поселилась наша семья, приехав несколько лет тому назад из деревни Хавертово Рязанской области. Это было летом 1943 года. Я пришел домой и попробовал успокоить маму, получившую только что извещение о гибели Владимира, ее плач, рыдания слышались издалека, от ворот большого двора, набитого санями. Это был конный двор, где отец, приехав несколько раньше, работал заведующим конным парком.

Весть о брате Владимире я уже получил в маленьком конвертике с фронта, от его бойцов, которыми он командовал, и несколько недель скрывал от семьи, втайне горько оплакивая судьбу брата. И вот мама получила повестку из военкомата... И рыдала. Владимир Петелин, призванный в армию в начале 1942 года (может, чуть позднее, он с 1924 года рождения), был направлен на офицерские курсы, к лету 1943 года он закончил их, получил звание младшего лейтенанта, ему дали твердое задание – с пулеметным взводом идти в наступление, которое по всем фронтам масштабно началось. На день или два после офицерской школы он прибыл в Москву, сфотографировался с сестрой, поговорил с нами. Брату Николаю он сказал: носи мой костюм, мне он не понадобится, я буду военным.

Почти весь взвод погиб под пулями фашистов, оставшиеся прислали письмо о гибели Владимира, которое я затаил, но, увы, не надолго. До сих пор стоит памятник в поселке, недалеко от Сум.

Но на фронте у нас был еще один брат, старший, Петр Васильевич, 1914 года рождения...

Изредка приходили от него письма, отец писал ему, а он нам ответ... У нас эти письма не сохранились, мама берегла их, но во время многочисленных переездов с квартиры на квартиру письма эти были утрачены. Но сохранились письма Петра Васильевича у его жены Екатерины Антоновны Петелиной, которая до гробовой доски читала их и перечитывала в скорбные минуты, вспоминая самые светлые эпизоды своей жизни с ним...

Одним из первых уехал Петр Васильевич из деревни Хавертово, которая перестала кормить, почти все заработанное приходилось отдавать государству, труд в деревне оказывался безоплатным. А Москва была совсем недалеко, вот и хлынула деревенская молодежь в Москву, работы здесь было много, платили рублем. Кем только не работал Петр, одно время даже стал вагоновожатым... Красивый, молодой, гармонист, плясун, имел хороший голос и пел, завлекательный парень хоть куда, девчата влюблялись в него... Но он влюбился в Екатерину Антоновну, тоже деревенскую девушку, парикмахера и красавицу, которая ответила ему взаимным чувством. Так они стали мужем и женой, ревновали друг друга, ссорились, снова мирились, снова ссорились... Трудная судьба сложилась у них, оба молодые и из деревни, неопытные, но полюбили друг друга, искрометно, страстно и дико ревниво.

Помню, как однажды на чьих-то именинах Петр с гармошкой в руках лихо отплясывал в наших маленьких «апартаментах», кружась вокруг гостей и отбивая чечетку. И конечно, Екатерина Антоновна безумно его ревновала, бывали скандалы...

Как-то перед войной я с родителями побывал у них: они были в ссоре, но телефонов не было, а мы нагрянули неожиданно.

Сдержанно встретили нас, но на столе появилась простая закуска, бутылка водки, отец, мама, Петр и Екатерина чинно начали гостевой обед, я построился сбоку. И постепенно, на наших глазах, менялась обеденная картина: Екатерина улыбнулась какой-то шутке, Петр поддакнул, и потекла дружеская, застольная беседа.

У Екатерины Антоновны сохранилось 66 писем с фронта за 1943 год. Петр Васильевич писал о буднях фронта, кое-что проскальзывало о боевых действиях его взвода, он был бронебойщиком, сначала учился, потом описывал будни, лейтенанта ранили, он стал командиром взвода, потом лейтенант вернулся, он стал его помощником, и, наконец, он, старший сержант, вновь стал командиром взвода.

Смотрю на эти письма и не устаю поражаться – как они доходили до адресата, маленькие треугольнички исписаны вдоль и поперек – один лишь адрес, еле-еле видимый. Конечно, 30 лет прошло с тех пор, что-то стерлось, буквы выцвели, еле-еле разбираешь смысл, но ведь тогда они доходили, их читали, радовались, пугались, как бы не последнее... Тревожное было время... Но в народе был какой-то священный трепет по отношению к этим письмам, таким дорогим и печальным, ведь письма приходили и о смерти, боевые товарищи ведь извещали о гибели, такое письмо я получил о Владимире и затаился, как бы не узнала мама... Но она узнала, к чему было скрывать, ведь я был в ту пору совсем мальчишка...

И вот по этим письмам, коротким и ярким, встает живой, энергичный, талантливый воин... Он не раз скажет в своих письмах и о том, что немецким фашистам придет конец, и Гитлер встанет перед общим судом мирового сообщества. И вот читая эти письма старшего брата Петра Васильевича, я вспоминаю слова М.А. Шолохова о поколении, выросшем и сформировавшиеся после великой Октябрьской революции: «...и какой же народище мы вырастили за двадцать лет! Сгусток человеческой красоты! Сами росли и младших растили. Преданные партии до последнего дыхания, образованные, умелые командиры, готовые по первому зову на защиту от любого врага, в быту скромные, простые ребята, не сребролюбцы, не стяжатели, не карьеристы. У любой командирской семьи все имущество состояло из двух чемоданов. И жены подбирались, как правило, под стать мужьям. Ковров и гобеленов не наживали, в одежде – простота, им и «краснодеревщики не слали мебель на дом». Не в этом у всех нас была цель жизни! Да разве только в армии вырос такой народище? А гражданские коммунисты, а комсомольцы? Такой непробиваемый стальной щит Родины выковали, что подумаешь, бывало – и никакой черт тебе не страшен. Любому врагу и вязы свернем, и хребет сломаем!»

Так говорил генерал Стрельцов своему брату как раз накануне Великой Отечественной войны.

Петр и Владимир Петелины были частью этого «непробиваемого стального щита Родины». А теперь перечитаем письма Петра Васильевича.

Последний раз я его видел у сестры Марии в деревне Надеждино, куда я приехал на каникулы. Было это ночью, услышал тревожные голоса, мимо проезжал Петр и заскочил на несколько часов. Я лежал на печке, было холодно, а печка грела, а внизу раздавались голоса, я посмотрел, увидел брата и сестру, о чем-то тихо разговаривавших, а утром Петр вместе с товарищами уже уехал.

В одном из сохранившихся писем он писал после обычных приветствий: «Наша часть на днях должна быть на поле боя уже была перекомиссия и я вполне признан быть годным бить немецких оккупантов!.. был я у Маруси 2/1-43 г. там отметил новый год. Но в Москву никак нельзя. Принимал все меры так что дорогой мой Катек очевидно скоро мы не увидимся... Но я может быть и заеду если поедем через Москву».