Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

– Как же я откажусь, ведь я дал слово выступить, уже написал то, что я думаю сказать...

– Эх, Виктор, ты не можешь себе представить последствия такого, как я чувствую, бесшабашного выступления. Ну кто ты сейчас? 15 октября у тебя закончился срок пребывания в аспирантуре. Ты уже не аспирант, но еще и не преподаватель... так, ни то ни се... А лезешь на рожон.

– Ну почему на рожон? XX съезд осудил культ личности и провозгласил свободу мнений... тем более я дал слово и работал над докладом почти два месяца... Что обо мне подумают? Скажут: струсил...

– Какое еще слово? И кто тебе сказал, что так будет всегда? Свобода мнений! О свободе творчества еще скажи! Ну вот что: или ты отказываешься от доклада, или я отказываюсь думать о твоем будущем. И почему ты дорожишь мнением студентов, а не мнением твоего научного руководителя, который желает тебе только добра.

Недовольные друг другом, мы расстались: Алексей Иванович не подал мне руки, как это было всегда после наших разговоров. «М-да, – подумал я, – начинается...»

После нашего разговора на факультете началось легкое волнение. Вечером того же дня на заседании партбюро, отвечая на вопрос секретаря, А.И. Метченко доложил о результатах нашего разговора, после этого было решено обсудить тезисы моего доклада.

Рано утром на Измайловское шоссе, где я проживал в то время, прибежал Боря Бугров и огорошил меня: часа через три-четыре нужны тезисы доклада, необходимые для обсуждения на партбюро, и нужно написать их так «обтекаемо», чтобы партбюро не запретило конференцию вообще. Ах, Боря, Боря, как мы были наивны в ту пору. Я действительно попытался написать «обтекаемые» тезисы (они-то и сохранились у меня), надеясь перехитрить матерых докторов и кандидатов наук, заседавших в партбюро. Какя ни старался, но главные-то мысли, ниспровергающие теорию социалистического реализма и литературу, сотканную по ее рецептам, с пьедестала Времени, конечно, остались. Да и пафос – как его закамуфлируешь?..

Случайно тезисы сохранились. Предлагаю их как «документ» времени, наивные, но искренние раздумья молодого человека той сложной, драматической эпохи.

О ХУДОЖЕСТВЕННОМ МЕТОДЕ

Тезисы доклада, прочитанного в декабре 1956 г.

1. Вопрос о методе художественной литературы чрезвычайно сложен и удивительно запутан. Понятие «метод» в литературоведении имеет различные толкования, каждое из которых по-своему истолковывает этот термин. Даже на этом факте совершенно очевидно, насколько эстетическая мысль у нас отстала. Сейчас наступила эпоха нового умственного подъема. И если кто-нибудь посягает на укоренившиеся у нас эстетические каноны, нельзя сковывать развитие их мысли, если кому-нибудь приходит в голову мысль заглянуть в область эстетики, то нужно дать их мыслям свободно развиваться. В этом первое и основное условие действительно научной постановки самых сложных и запутанных вопросов литературной теории.

2. Второе условие успешного разговора в любой науке – это независимость ее от других наук.

Эстетика, если она желает стать самостоятельной научной дисциплиной, должна с первого же шага определить свое назначение, свою цель, свой предмет для того, чтобы избежать малейшего дублирования, малейшего подражания какой бы то ни было другой науке.

Каждая наука должна оперировать терминами, характерными только для данной науки. Этого нельзя сказать о литературоведении.

Многие понятия наша наука заимствует из философии. Необходимо покончить с этим и начать разработку теоретических вопросов самостоятельно, каждый раз учитывая специфику художественного творчества. Особенно остро поставлена сейчас проблема метода художественной литературы. Обходить этот чрезвычайно важный вопрос было бы преступлением со стороны теоретиков искусства.

3. Многие теоретики литературы, а вслед за ними и историки литературы, употребляя термин «метод», вкладывают в него то же самое содержание, что и в термин «мировоззрение».

Особенно отчетливо смешение этих понятий сказалось в теоретических выступлениях проф. Л.И. Тимофеева. Профессор Л.И. Тимофеев считает, что метод – это определенный тип отношений писателя к окружающей его действительности.

Отношение писателя к действительности может быть двояким: отрицающим ее или утверждающим. В соответствии с этим возникло два метода: критический реализм и социалистический реализм. Л.И. Тимофеев говорил, что «понятие метода есть прежде всего понятие необходимости, закономерности развития литературного процесса», «метод – это тот тип решения центральных проблем... который всегда возникает в определенный исторический период и всегда насыщается новым конкретным содержанием» (стенограмма его выступления на межвузовском совещании, с. 24 – 25).

Такое понимание метода лишает его специфики, следовательно, не может удовлетворять требованиям литературной науки. Формулировка Тимофеева настолько широка, что в нее входит все, что становится в отношение с действительностью. Понятие «метод» перестает быть чисто художественным, приобретая очень широкую многозначность.

Каждый же термин должен выражать только то, что он выражает, и ничего больше. В понимании термина «метод» мы должны стремиться к большей определенности и точности.

4. Понятие «метод» необходимо отличать от понятия «мировоззрение». Если мы сумеем это сделать, то сможем ликвидировать многочисленные разногласия среди ученых-литературоведов.

Бесспорно, что мировоззрение оказывает огромное влияние на творчество писателя. Решающее значение мировоззрения писателя сказывается на выборе сюжетов, героев, событий, ситуаций. Писатель-материалист видит дальше, понимает явления действительности глубже и разностороннее. Изучение творчества великого нашего современника М.А. Шолохова убеждает нас в решающем значении марксистско-ленинского мировоззрения в его творчестве. Марксистско-ленинское мировоззрение оказало решающее влияние на выбор тех узловых периодов в жизни русского народа, которые легли в основу сюжетов его романов. Глубоко понимая сущность происходящих событий, Шолохов всегда может отличить главное от второстепенного, типическое от случайного.

О роли мировоззрения в творческой деятельности говорит случай, рассказанный Шолоховым в одном из своих докладов перед рабочими. Кинорежиссер Эйзенштейн, недостаточно глубоко понимая смысл событий, происходивших в 1928 – 1929 годах, взялся снимать картину под названием «Генеральная линия», приняв за генеральную линию создание карликовых кооперативных хозяйств.

«На определенном этапе, – говорил Шолохов, – это была «генеральная линия», но когда Эйзенштейн доснимал до 1930-го, то в 1930 году произошла сплошная коллективизация и из картины Эйзенштейна генеральной линии не получилось».