Геннадий Прашкевич - Брэдбери

И дальше Рубашов (прототипом его, судя по намекам, разбросанным в романе, послужил один из самых известных членов сталинского политбюро — Николай Иванович Бухарин. — Г. П. ) размышляет о том, почему наш мир никак не может свернуть с дороги, ведущей к катастрофе.

«В ваших листовках каждое слово неверно, — упрекает он бывших соратников, — а значит, вредоносно и пагубно. Вы писали: “Движение сломлено, поэтому сейчас все имеющиеся налицо враги тирании должны объединиться”. Это заблуждение. Партия не может, не должна объединяться с умеренными. Эти умеренные неоднократно предавали наше Движение — и так же будут предавать впредь. Тот, кто заключает союз с этими обесчестившими себя людьми, хоронит Революцию. Вы говорите: когда в доме начинается пожар, с ним должны бороться все, дескать, если мы начнем сейчас спорить о методах, дом сгорит. Это тоже заблуждение. Это глубокое заблуждение. До того, как объединяться, нужно непременно решить, чей метод является правильным. Пожарным, заливающим огонь, нужен ясный холодный ум. Ярость и отчаяние — плохие советчики. Тот, кто делает неверный шаг, срывается в пропасть…»

Рукопись повести была сдана Яну Баллантайну.

И в августе 1953 года в Лос-Анджелес приехал редактор Стэнли Кауфман.

В номере отеля вдвоем с Реем они увлеченно правили корректуру; впрочем, Брэдбери и в этой ситуации улучал момент, чтобы сбегать за мороженым.

«Одни склонны к кокаину, другие к марихуане, — иронизировала Мэгги по поводу слабостей мужа. — А у Рея наркотик — мороженое».

«Вы видели на шоссе за городом рекламные щиты? — так теперь писал Брэдбери. — Сейчас они длиною в двести футов. А знаете ли вы, что когда-то они были длиною в двадцать футов? Но теперь автомобили несутся по дорогам с такой скоростью, что рекламы пришлось удлинить, а то бы никто их и прочитать не смог».

Он видел, что мир меняется.

И мир действительно изменился.

Вот пожарник Монтэг возвращается домой.

Он спрашивает жену: что сегодня в дневной программе?

Три стены гостиной — это экраны, на которые постоянно, круглые сутки без всякого перерыва проецируются события, фильмы, картинки из повседневной жизни. Вот она — действительность. Ты дома, и в то же время ты — со всеми. Ты не просто зритель, ты теперь прямой участник всего того, что видишь; даже участвовать можешь в происходящем на экране.

«— Что сегодня в дневной программе? — спросил он устало.

— Пьеса. Начнется через десять минут с переходом на все четыре стены. Мне прислали роль сегодня утром. Я им предложила кое-что, это должно иметь успех у зрителя. Пьесу пишут, опуская одну роль. Совершенно новая идея! Эту недостающую роль хозяйки дома исполняю я. Когда наступает момент произнести недостающую реплику, все смотрят на меня. И я произношу эту реплику. Например, мужчина говорит: “Что ты скажешь на это, Элен?” — и смотрит на меня. А я сижу вот здесь, как бы в центре сцены, видишь? Я отвечаю… я отвечаю… — Она стала водить пальцем по строчкам рукописи. — Ага, вот: “По-моему, это просто великолепно!” Затем они продолжают без меня, пока мужчина не скажет: “Ты согласна с этим, Элен?” Тогда я опять отвечу: “Ну, конечно, согласна”… Правда, как интересно, Гай?.. И будет еще интереснее, когда у нас будет четвертая телевизорная стена. Как ты думаешь, долго нам еще надо копить, чтобы вместо простой стены сделать телевизорную?..» 80

18 августа 1953 года в Лос-Анджелес приехал из Ирландии (он там подолгу жил) знаменитый американский режиссер Джон Хьюстон (1906-1967). Зрители хорошо знали его фильмы «Мальтийский сокол» (1941), «Через океан» (1942), «Сокровище Сьерра-Мадре» (1948), «Мы были чужими» (1949), «Алый знак доблести» (1951), «Африканская королева» (1951) и особенно «Мулен Руж» (1952). Рей имел сведения о приезде режиссера и очень надеялся, что Хьюстон ему позвонит, поскольку тремя годами ранее при случайной встрече вполне дружески намекал на то, что был бы не прочь снять фильм по «Марсианским хроникам».

И Джон Хьюстон позвонил.

И пригласил Брэдбери на коктейль.

Позже эту встречу Рей очень любил изображать в лицах.

«— Налейте себе виски, Рей, — гудел он низким густым баритоном Джона Хьюстона. — Не жалейте. Мистер Хемингуэй налил бы себе сразу на пять пальцев. Много у вас дел в следующем году, Рей?

— Это зависит от многих обстоятельств, мистер Хьюстон.

— Плюньте на обстоятельства, Рей! Что нам до обстоятельств? Приезжайте ко мне в Ирландию. Поживете, осмотритесь, а потом мы напишем сценарий про этого… ну, про этого чертова Моби Дика… про Белого Кита!

— Но, кажется, я не читал про этого Белого Кита!»

Похоже, Брэдбери удивил Хьюстона — тот не привык к таким признаниям.

«— Ничего страшного, — низко прогудел он. — Прочесть не проблема. Пойдете из отеля домой, загляните в любую книжную лавку и купите книгу Мелвилла “Моби Дик”. Герман Мелвилл, запомнили? “Моби Дик”, запомнили? Прочтите, а завтра утром приходите опять. Чувствую, вы поможете мне, наконец, загарпунить этого чертова Белого Кита, Моби Дика!» 81

По дороге домой Брэдбери купил книгу Мелвилла.

Эта книга даже на вид оказалась весьма и весьма объемной.

— Мне надо ее прочесть за ночь, — пожаловался Брэдбери знакомому продавцу. И, конечно, не удержался: — Придется не спать… Наверное, буду писать сценарий про этого… Ну да, про этого Моби Дика, Белого Кита!.. Для самого Хьюстона!

Незнакомая женщина, стоявшая в трех шагах от Брэдбери, повернула голову:

— Для Хьюстона? Не связывайтесь с ним!

— Это еще почему? — удивился Брэдбери.

— Да потому что этот Хьюстон — сукин сын!

Женщина оказалась женой голливудского сценариста Петера Вертела, который не раз встречался с Джоном Хьюстоном.

— Не надо вам ездить в Ирландию, — повторяла она. — Хьюстон вас уничтожит.

— Вот уж нет, я не такой, — возразил Брэдбери. — Со мной у него ничего такого не получится.

Но Брэдбери нервничал.

Он хотел попробовать себя в роли серьезного киносценариста, но одновременно — боялся. Слова жены Петера Вертела каким-то образом обострили его обычную неуверенность в себе. Чудесное и неожиданное приглашение стало вдруг казаться странным. В самом деле, почему знаменитый режиссер пригласил именно его? Ведь в его распоряжении — лучшие сценаристы Голливуда!

Устроившись в гостиной, Рей за ночь прочитал толстенную книгу.

Некоторые страницы он пропускал, даже большие куски глав пропускал, но главное все же ухватил, в главном разобрался, в чем немало ему помогли великолепные иллюстрации Рокуэлла Кента. 82

«И сотворил Бог больших китов. Бытие».

Брэдбери сразу услышал океанскую музыку романа.

«За Левиафаном светится стезя, Бездна кажется сединой. Иов».