Геннадий Прашкевич - Брэдбери

Запах осенних листьев или полуночный порыв ветра мог взволновать его, и ливень воспоминаний сразу обрушивал все вокруг. И так вот в этот странный час после кино, в этом безлюдном месте он неожиданно увидел буханку пумперникеля и, как и в тысячи других ночей, сразу оказался заброшенным в прошлое.

— Озеро Дрюса… — повторил он.

— Что? — подняла на него глаза жена.

— Я чуть не забыл об этом, — пояснил мистер Уэллс. — В тысяча девятьсот десятом, когда мне было двадцать, я прибил буханку пумперникеля над зеркальным трюмо. А на твердой хрустящей корке парни из Дрюса вырезали свои имена: Том, Ник, Билл, Алекс, Пол, Джек. Это был лучший пикник на свете!» («Пумперникель», «The Pumpernicel»).

«Трудно назвать Брэдбери первым среди англосаксонских фантастов, — писал в свое время Станислав Лем. — Произведения его чрезвычайно неровны, причем еще в большей степени концептуально, нежели эстетически. Это писатель вымысла, а не мысли, воображения картинного, а не понятийного, скорее эмоционального порыва, а не логического размышления.

В этом, естественно, нет ничего дурного.

Где еще, как не в фантастике должно провидение окупаться?

Критик-рационалист, столь же редкий в НФ, как роза в пустыне, не очень-то любит Брэдбери; скажем, Ф. Роттенштайнер, я имею в виду именно его, назвал Рея Брэдбери “поверхностно элегической плакальщицей”.

И верно, Рея Брэдбери отнюдь нельзя назвать титаном прогностической мысли, однако произведения его даже в своих слабостях обладают каким-то особым формирующим содержанием, монолитностью, доказывающими, что они не сошли с массового конвейера научной фантастики. Стиль Брэдбери угадывается с первой фразы. Там, где властвует абсолютная деперсонализация изложения, индивидуальность должна быть в цене, даже если ее достоинства сомнительны». 148

«Стиль Брэдбери угадывается с первой фразы».

Это действительно так. Можно не любить Брэдбери, но он всегда узнаваем.

Добившись известности, Рей Брэдбери без всякого стеснения переиздавал свои старые рассказы, и мало кто решался упрекнуть его в дешевке или в «деперсонализации».

Разве что Станислав Лем.

Теперь Брэдбери встречался с самыми умными и известными людьми страны и разными уважаемыми иностранными гостями, и ему в голову не приходило, как раньше, бояться разговоров с ними.

В Рее многое изменилось.

Кроме давней страсти к хеллоуину.

«Каждый год с приближением этого чудесного праздника тетя Нева загружала нас с братом в свой дряхлый “фордик” и везла в Октябрьскую Страну собирать кукурузные стебли и оставшиеся в поле тыквы. Затем мы относили добычу в бабушкин дом, заваливали тыквами каждый свободный угол, складывали на веранде и расстилали кукурузные листья от гостиной до внутренней лестницы и вверх, чтобы можно было не шагать по ступенькам, а соскальзывать по ним. Тетя превращала меня в колдуна с большим восковым носом и прятала на чердаке, сажала брата в засаду под ведущей на чердак лестницей и предлагала всем своим гостям прокрадываться в дом в кромешной тьме…»

Всей толпой — Рей Брэдбери, его неуемные дочери, а с ними веселая тетя Нева и ее друзья — отправлялись на обход соседей, требуя с каждого вкусных угощений, и только под самое утро укладывались спать.

Мэгги от подобных дурачеств уклонялась.

А вот Брэдбери даже одного из котов назвал Хелли — в честь любимого праздника.

«Я весь год жду, никак не дождусь этого дня».

К хеллоуину 1972 года вышла новая книга Брэдбери — повесть «Канун Всех Святых» («The Halloween Tree»).

В России эту книгу издают иногда под названием «Дерево Дня Всех Святых» — имея в виду рождественскую елку, украшенную волшебными фонариками.

Задумано это «Дерево…» было еще восемь лет назад, где-то в 1966 году — после одной праздничной телевизионной передачи, посвященной хеллоуину и ужасно не понравившейся Рею.

Он тут же позвонил на студию «Warner Brothers» своему другу аниматору Чаку Джонсу (Chuck Jones) и обменялся с ним впечатлениями.

«Отцу золотого века мультипликации», так тогда называли Чака Джонса, передача тоже сильно не понравилась.

«Мы сделаем лучше!» — заявил он.

И Рей Брэдбери по просьбе Чака сел рисовать — вместе с дочерями.

Довольно быстро они создали некую большую картину — на куске клееной фанеры.

И назвали картину — «Канун Всех Святых». Откровенная, бесстыдная, нагло бросающаяся в глаза примитивность картины только подчеркивала ее скрытое волшебство — по крайней мере так считал сам Рей.

Жженая охра, золото, оранжевые оттенки…

Уютный деревянный домик, дым над кирпичной трубой…

Огромное дерево, охваченное желтизной осени, волшебные фонарики…

«Это то, что нужно! Это станет центром нашего фильма», — восхитился Чак.

Они с Брэдбери с воодушевлением обсуждали каждый кадр будущего фильма, но, к сожалению, по финансовым причинам студия так и не начала эту работу. Пристроить сценарий Брэдбери тоже никуда не удалось, и тогда, переговорив с издателем, он решил сделать из сценария повесть.

А проиллюстрировал будущую книгу старый друг Джозеф Маньяни.

Посвящение гласило: «С любовью — мадам Манья Гарро-Домбаль, которую я встретил впервые 27 лет назад на кладбище в полночь на острове Жаницио, что на озере Рацкуаро, в Мексике, и которую я вспоминаю каждый год в День Мертвых».

Канун Всех Святых.

Странный зловещий праздник.

«Тише-тише! Тихо, неслышно. Скользите, крадитесь.

А зачем? Почему? Чего ради? Где началось, откуда пошло?

“Так вы не знаете? — спрашивает Смерч, восставая из кучи сухой листвы под Праздничным деревом. — Значит, вы совсем-совсем ничего не знаете?”

Было ли это в Древнем Египте, четыре тысячи лет назад, в годовщину великой гибели солнца?

Или — еще за миллион лет до того, у костра пещерного человека?

Или — в Британии друидов, под сссвиссстящие взмахи косы Самайна?

Или — в колдовской стае, мчащейся над средневековой Европой; рой за роем мчались они — ведьмы, колдуны, колдуньи, дьявольское отродье, нечистая сила.

Или — высоко в небе над спящим Парижем, где диковинные твари превращались в мрачный пористый камень и оседали страшными горгульями и химерами на соборе Парижской Богоматери?

Или — в Мексике, на светящихся от свечей кладбищах, полных народу и крохотных сахарных человечков в El Dia Los Muertos — День Мертвых?

Тысячи огненных тыквенных улыбок и вдвое больше тысяч таких же вырезанных ножами глазниц. Они горят, подмигивают, моргают, когда сам Смерч ведет за собой восьмерку маленьких охотников за сластями.

Нет, вообще-то их девять, только куда подевался верный друг Пифкин?

Смерч ведет мальчиков за собой то в вихре взметенной листвы, то в полете за воздушным змеем, всё выше, выше в темное небо, на ведьмином помеле — чтобы выведать тайну Праздничного дерева, тайну кануна Всех Святых…»