Коллектив авторов Биографии и мемуары - Марк Бернес в воспоминаниях современников

Некоторых друзей, например Яна Френкеля, больше навещали мы. Входивший в наш дружеский круг Костя Ваншенкин с присущим ему хлебосольством любил собирать друзей в Доме литераторов или в Доме композиторов. Марк же этого не делал. При мне он не дружил с актерским миром: не было оттуда ни звонков, ни приглашений. Может быть, он и любил выпить, когда бывали по молодости легкие загульные вечера и компании, но ведь это с годами надоедает! Когда мы после выступлений ходили поесть в ресторан, к нему приставали с предложением выпить. Марк начинал злиться. Он не любил компании, где пьют, а любил те, где разговаривают. На моей памяти выпитая рюмка коньяку была событием. Сесть распить с кем-либо бутылку — это ему было неинтересно; ему было интересно общаться с теми, от кого он что-то получал. К примеру, с Николаем Погодиным, с которым они любили всякую технику: магнитофоны, проигрыватели, приемники разных систем — и обменивались оценками того, что в этой области лучше, что хуже. Для Марка это было его настоящим хобби.

Он любил и вне дома встретиться с кем-то, поговорить, сделать для человека доброе дело. Был верным другом, и если его кто-то о чем-то просил или он сам узнавал, что может помочь, — то бегал по Москве, помогал, заботился. Недаром и песни его во многом рождались благодаря дружбе. Обращавшимся к нему за поддержкой он, человек небогатый, не мог помочь материально из своей мизерной концертной ставки, но всегда говорил: «Если смогу, помогу, если сработает моя визитная карточка». Словом, любил делать добро. Искренно считал своим делом — устроить в больницу, помочь с пропиской. Если вдруг случалось, что несколько часов не звонил телефон, он уже волновался: «Что случилось? Я никому не нужен».

Он мог из старого Дома кино или Театра-студии киноактера привести к нам какую-нибудь молодую актрису и тихо сказать: «Лиля, накорми! И посмотри, что у тебя там есть лишнего, пара туфель или платье. Они ведь нищие, работы не имеют и только числятся в своем театре». Такое не раз бывало, и я не помню уже всех этих девочек, запомнила только, что одна из них ушла потом в монастырь, стала монашенкой.

Он был очень наблюдательным человеком, и поэтому так же, как разглядел меня, мог моментально разглядеть, что в той или иной жизни не все в порядке.

Слухи об отзывчивости Бернеса стали причиной и того, что на моей памяти к нему нередко являлись освободившиеся из заключения воры. Марк давал им какой-нибудь старый пиджак, брюки, подъемные деньги. Где эти люди брали его адрес, я не знаю. Доходило и до курьезов. Однажды я открыла дверь на звонок неизвестного молодого человека, который сказал, что ему надо переговорить с Марком Наумовичем наедине. Я оставила их, ушла на кухню и оттуда услышала крик Марка: «Лиля, иди сюда! Кого ты впустила в дом?!» Оказывается, в зоне этому парню сообщили, что Бернес «голубой» и по-свойски поможет ему устроиться на воле. Я знала, что где-то за два года до нашей встречи Бернес пережил большое нервное напряжение, когда его «проиграли» в карты такие вот освободившиеся из мест заключения уголовники, видевшие его в фильме «Ночной патруль» в роли раскаявшегося старого рецидивиста Огонька…

В большой комнате нашей квартиры — в гостиной с эркером — у нас были и спальная, и кабинет. Здесь, у пианино, гости засиживались за полночь. Здесь же при мне рождались и песни, такие знаменитые, как «Я люблю тебя, жизнь». Поэтому мне пришлось перегородить нашу кухню, устроить себе там спальное место. Марк очень любил наш дом, а Москву считал своим родным городом, хотя и приехал сюда семнадцатилетним.

Даже в трудные дни гонений и обид здесь звучали веселые шутки и розыгрыши. Марк очень ценил общение со своими друзьями. Он знал, что в трудную минуту может пойти к Ваншенкину — поделиться своими переживаниями, пойти к Яну Френкелю.

Марк вспоминал, как именно на нашей кухне сидел «в заточении» молодой Евгений Евтушенко, которого было решено не выпускать до тех пор, пока он не сочинит второй куплет песни «Хотят ли русские войны». Помню это хорошо и потому, что я готовила в это время праздничные блюда: это было в день рождения Марка 8 октября, и здесь, кстати, следует еще раз сказать, что до сих пор, к сожалению, многие верят ошибочно указанной дате в Большой советской энциклопедии и в Киноэнциклопедии: в ту пору как 21 сентября — это просто дата по старому стилю. Бернес и его друзья отмечали годовщины его рождения всегда только 8 октября!

Вместе с Евтушенко Марк создал еще одну песню. Но рождение ее оказалось непростым. Сначала она возникла как отклик на потрясшее всех убийство Джона Кеннеди. Называлась она «Американцы, где ваш президент?» (Первая строчка ее: «Колокола в Америке взывают…») Потрясающую музыку на эти стихи написал Эдуард Колмановский. О том, что эта песня тоже вдохновлена была Бернесом, свидетельствовал хранившийся у нас дома листок с текстом стихотворения со следующей надписью автора: «Посвящается М. Бернесу, моими недостойными руками написавшему эту, может быть, достойную бессмертия, песню. Евг. Евтушенко. 15 февр. 1964» [38].

Песню с таким текстом власти не разрешили. Пришлось на ту же музыку написать новый текст. Так родилась песня «Пока убийцы ходят по земле». Характерно и то, что в строчке «Пусть ваша память вас ночами будит» вместо слова «память» стояло раньше «совесть» — для Марка это были тождественные понятия!

С высоты прожитых лет невольно начинаешь по-другому понимать многое, связанное и с тем же дружеским окружением Марка… Почему я вспоминаю отношение к нему Зямы Гердта? Потому что, наверное, я была в те годы не права в своем понимании вещей, что-то воспринимала легко и на веру. Мне казалось, что они с Марком близкие друзья, ведь, встречаясь, они всегда шутили, хохмили (у них был свой, как говорит о себе и Бернесе Никита Богословский, понятный только им уже с полуслова язык). И вдруг после смерти Марка я не только узнала, что Гердт отказался писать воспоминания о нем, но и услышала в телепередаче, как на вопрос ведущей он сказал, что Марк «был неграмотный вообще». Как же он мог столько лет дружить с таким неграмотным человеком? Более того, писать ему на своей фотографии признание в стихах:

Вообще, чтобы хорошо работать, Марку больше всего на свете была необходима вера в то, что он нужен людям. И его, человека мнительного, неуравновешенного и крайне требовательного к себе, не трудно было в этой вере поколебать. Да, Марк не скрывал, что он не знал музыкальной грамоты. Да, Марк не претендовал на звание певца и любил говорить: «Я вам расскажу песню». И поэтому он очень хорошо относился к французским шансонье, с которыми его многое роднило. Недаром Сергей Образцов назвал однажды Марка «первым настоящим русским шансонье».