Елена Доброва - Гениальные аферы

Между тем продолженный покойной Надеждой Васильевной Мартьяновой «спор против завещания» лежал в Гражданской палате безо всякого движения. Чтобы возобновить рассмотрение дела, Ижболдиным пришлось переоформить бумаги, указывая самих себя в качестве истцов.

Иван Ижболдин по приезде своему в Петербург обратился с просьбой о содействии к некоему Федору Карловичу Кемпе, своему другу, бывшему одно время в числе управляющих Мясниковых. Своим местом он был обязан протекции Козьмы Васильевича и после смерти последнего довольно быстро его лишился. Кемпе прямо заявил Ижболдину, что завещание от имени Беляева подложно и что оно было написано после смерти купца по инициативе братьев Мясниковых доверенным конторщиком по фамилии Караганов, умевшим подделывать подпись хозяина. Далее Кемпе рассказал Ижболдину, как Иван Мясников принес в контору сохранную расписку Козьмы Беляева на сумму 300 тыс. рублей, указав при этом, что покойный хозяин написал бы столь ответственный документ только на гербовой бумаге и ни за что бы не воспользовался обычной писчей. В общем, сведения, полученные от Кемпе, укрепили намерение Ивана Ижболдина разоблачить подлог и привлечь аферистов к суду.

Начал Ижболдин с того, что попытался встретиться с доверенным конторщиком, упомянутым Кемпе, но это ему не удалось, так как тот служил управляющим на одном из заводов Мясниковых и в Петербурге практически не появлялся. Но Ижболдину все же удалось разыскать двоюродного брата конторщика, который поведал ему много интересного. Например, он сразу подтвердил факт подделки подписи Беляева братом, после чего добавил, что Мясниковы были крайне озабочены поисками людей, которые согласились бы подписать завещание в качестве свидетелей. От него же Ижболдин узнал и точный адрес проживания конторщика.

Тем временем закончился 1861 год, но Иван Ижболдин не оставлял своих поисков. Он уже, видимо, нисколько не сомневался в том, что подлог имел место, а раз так, украденное имущество и деньги можно вернуть. Его помощником в борьбе с аферистами стал отставной коллежский секретарь Николай Семенович Герман. Вдвоем они явились к конторщику, предложив ему чистосердечно во всем признаться и обещая взамен спасти его от каторги. Однако Караганов ничего им не сказал, и партнеры вынуждены были уйти ни с чем.

Затем Ижболдин отправился к дяде Караганова – купцу Федору Красильникову, недолюбливавшему своего племянника. Последний, очевидно, дал Ижболдину несколько дельных советов, так как следующий его шаг оказался весьма удачным: он встретился с Василием Михайловичем Китаевым, много лет служившим в качестве камердинера у Козьмы Беляева.

Прежде всего Василий Китаев подтвердил в общем и целом слова Федора Кемпе, добавив к тому же несколько любопытных деталей. В частности, он сказал, что в день смерти Козьмы Беляева в дом явились квартальный надзиратель с помощником для проведения необходимых в подобных случаях мероприятий: описи личного ценного имущества и опечатывания бумаг. Их встретил у входа Александр Мясников, который уже служил офицером жандармского корпуса, и заявил прибывшим, что сегодня им работать в комнатах никак нельзя, поскольку вдова очень расстроена, пусть полицейские приходят завтра. На следующий день полицейские явились опять и опечатали некоторые вещи в кабинете умершего купца. Все действия полиции были абсолютно бессмысленны, поскольку весь предшествующий день и вечер братья Мясниковы были заняты тем, что перевозили к себе домой архив купца.

Рассказ Китаева был исключительно важен, так как опровергал достоверность полицейского протокола от 24 сентября 1858 года. Напомним, что этот протокол предъявлялся вдовой в Первый департамент Санкт-Петербургской Гражданской палаты наряду с завещанием и формально он тогда же должен был быть проверен. Если протокол оказался подложным, то уже одно это позволяло оспаривать законность вступления вдовы в права наследования. Если Екатерина Васильевна Беляева, будучи прекрасно осведомленной о подложности документа, согласилась тем не менее представить его в палату, значит, она принимала непосредственное участие в организации подлога.

Отставной коллежский секретарь Николай Герман, уже упомянутый выше, тоже не сидел сложа руки: он разыскал некоего купца Ивана Чонина, присутствовавшего на похоронах и поминках Козьмы Беляева. Чонин сказал Герману, что на поминальном обеде вопрос о завещании поднимался несколько раз, причем вдова покойного в присутствии многих свидетелей утверждала, что Козьма Беляев завещания не оставил.

И тогда Ижболдин решил лично встретиться с Екатериной Васильевной Беляевой. У них состоялся любопытный разговор, суть которого имеет смысл передать подробно. Итак, Ижболдин сказал вдове, что прекрасно знает, каким именно образом появилось на свет пресловутое завещание Козьмы Васильевича, готов доказать в суде факт подлога и представить свидетелей, которые подтвердят личное участие Екатерины Васильевны в афере. В том случае, если она пожелает принять его – Ивана Ижболдина – сторону и выступить в суде с показаниями против братьев Мясниковых, он обещает не выдвигать против нее гражданского и уголовного исков и отдать ей в случае успешного разрешения дела четвертую часть наследства Беляева. Женщина же призналась, что ее саму племянники обобрали, и послала Ижболдина решать все вопросы к ним, но последний в открытую заявиться к братьям Мясниковым по вполне понятным причинам не мог.

Зимой 1864 года Николаю Герману удалось встретиться с Карагановым, который на этот раз не стал уклоняться от разговора, но, наоборот, изложил свою версию событий. Он, по сути, сознался в том, что подписался под завещанием вместо Козьмы Васильевича Беляева. При этом свой поступок он объяснил тем, что, являясь обыкновенным приказчиком, просто подчинился указаниям Александра Мясникова. Караганов заявил также, что, ставя подпись под завещанием, он не знал, какой именно документ подписывает и для чего.

Через некоторое время Иван Ижболдин был приглашен для переговоров с Александром Мясниковым. Последний предложил Ижболдину прекратить расследование, приняв в качестве подарка 10 тыс. рублей. Ижболдин от денег отказался, и в результате противники расстались ни с чем.

В следующем, 1865, году Ижболдины узнали о некоторых преобразованиях, постигших имущество, некогда принадлежавшее Беляеву. Так, при передаче астраханских рыбных ловлей Екатериной Беляевой своим племянникам в декабре 1858 года их стоимость составляла 74 тыс. рублей. Через два с небольшим года – летом 1861 года – новые владельцы при покупке у коллежского секретаря Трощинского крупного имения Кагарлык предложили эти ловли, оцениваемые уже в 889 тыс. рублей, в качестве частичной уплаты. Однако в тот момент сделка не состоялась, так как выяснилось, что за астраханские рыбные ловли Мясниковы за все время владения ими ни разу не утратили положенную государственную пошлину. В 1864 году Мясниковы наконец внесли положенные платежи за все время с 1858 года, сняли с рыбных промыслов запрет на продажу и тут же передали их Трощинскому. Тот, действуя как опытный спекулянт недвижимостью, тут же включил их в цепочку своих торговых манипуляций и уже через восемь месяцев перепродал промыслы за 1 030 тыс. рублей.