Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

— Шаик спал рядом.

Рени стала звать на помощь. Она обвинила Шаика в изнасиловании Наоми. Йона Бен-Яаков заставила ее замолчать, ведь Шаика могут арестовать. Она увезла Наоми в больницу, в Афулу. Рени в шоке.

Шик отрицает вину, которую она публично возлагает на него. Вся группа в смятении. Йона Бен-Иаков послала Наоми на неделю к своим родителям в Тель-Авив, чтобы она немного пришла в себя. В кибуце кипят страсти. Шаик сказал:

— Она сама соблазнила меня. Что я мог сделать? Я — мужчина.

Члены кибуца шокированы дерзостью девушки. Как она смеет обвинять в изнасиловании почетного первопроходца, воспитателя, рабочую косточку — Шаика?!

Из Тель-Авива Наоми вернулась во враждебный, осуждающий ее, кибуц. Глаза всех сверлят ей, разрывая в клочья. Все силы объединяются на защиту доброго имени кибуца Мишмар Аэмек.

Йона Бен-Яаков, преподавательница иврита и инструктор молодежи подводит итог скандалу:

— Шаик — человек порядочный. Такого не сделает. Нельзя даже представить, что он тебя изнасиловал.

— Это ложь! — Рахель Каценштейн потрясена, — Шаик — человек высокой морали. Она сочинила все это.

Бывшая короткий срок преподавателем в группе, Рахель свидетельствует, как Наоми широко раскрывала глаза на преподавателей, флиртуя с ними. На девушку со всех сторон сыплются обвинения, а она не реагирует. Никто не может понять, что это у нее от рождения. Любое прикосновение к интеллектуальной теме зажигает искру в ее зрачках. Каждая новая идея обретает некую живую форму в ее мозгу. И сердцебиение непроизвольно расширяет ее глаза.

«Она не изнасилована» — кричит весь кибуц.

Ципора Бен-Тов упрекает девушку:

— Каждая женщина, у которой есть опыт с мужчинами, знает, что активна женщина, а не мужчина.

— Не может быть такого, чтобы он на тебя набросился, ты все сочинила.

Кибуц в большинстве своем придерживается мнения, что виновата она. Ну, так она виновата. Но что случилось с Рени? Чтобы успокоить ее та рассказывает о парнях, что набрасывались на нее. Теперь, вернувшись из Тель-Авива, она скрывается от Наоми.

— Ты знакома со мной с детства. Ты ведь знаешь, что все эти россказни о случившемся — сплошная ложь.

Рени сомневается в том, что произошло изнасилование.

— Я ведь не видела, что случилось. Я спала.

Но ведь она действительно была изнасилована. И в кибуце не все смотрят на нее с отвращением. Эмма Талми пристально вглядывается в нее. Глаза Эммы словно бы извиняются за молчание девушки. Голос защищающего ее члена кибуца Эзры Зоара исчезает среди голосов других, и в том числе, самой группы, жалеющей, что одна из их товарищей попала в ловушку с одним из основателей кибуца. Она ходит, как потерянная. Но, в основном, группа отвергает распутницу, которая недостойна, по их мнению, присоединиться к ним в новом кибуце Гимель-Хацор в Ришон-Ле-Ционе.

Да, она виновна. Это случилось с ней, потому что она, не как все. Уважаемый первопроходец позволил себе наброситься на нее. Он подло изнасиловал ее в темноте, потому что она не такая, как все. Каждый позволяет себе изгаляться над ней, потому что она чужда коллективу. Она виновата! Из-за шелковой портьеры в кабинете покойного отца она слышала, как он говорил: «Что вы от нее хотите. Она странный ребенок». В завещании он наказал Лотшин быть ее попечительницей и защитницей, именно, потому, что она странная.

Куда сбежать? Страна пуста и пустынна. Она одинока в этом мире. Скверна коснулась ее, очернив весь ее мир. Гейнц и Лотшин, которые всегда были на ее стороне, далеко, за океаном. Она сбежала в Хайфу. Блуждала по улицам города со своей бедой и позором, подумывая убить все это под колесами автобуса. Холод и жар, липкий пот и мысли о самоубийстве туманили ее мысли. Образ Лотшин отгонял эти мысли, не дающие ей дышать. Лотшин обещала репатриироваться и жить с ней. Как она расскажет сестре, доброй душе, что святая страна осквернила ее.

Все ее мечты — пустышки. Желание покончить с собой сильно. Мать, отец и дед умерли. Братья и сестры разбросаны по миру. В нацистской Германии Лотшин находится в постоянной опасности. В грезах Наоми, сестра защищает ее. Лотшин говорит с ней в ее воображении как милосердная мать. «Не будет у меня дома в стране Израиля, — думает Наоми. — Выгонят меня из движения».

Ради старшей сестры ни в коем случае нельзя ей сходить с ума. Лотшин репатриируется. Будет с ней. Спасет ее. Но приспособится ли она к этой трудной стране?!

— Иди к домику Розы, но не входи в него, — голос незнакомого юноши врывается в ее несчастное состояние, — какой-то странный парень приказал мне вызвать тебя.

Плечи того, кто ждал ее снаружи, дрожали, кулаки были сжаты в карманах, как в детстве, когда он был грустен или взволнован. Она не сразу узнала его. Вскрикнула:

— Здравствуй, Реувен.

— Я тороплюсь в клинику, — обронила Роза и оставила их вдвоем.

Реувен стоял посреди комнаты. Щеки у него пылали, лицо хмурилось. Как жених под балдахином, он не сдвигался с места, но взгляд его говорил: снова ты ведешь себя иначе, чем все. Выражение его лица возвещало, что он должен ей сказать что-то важное.

— Наоми, после стольких лет я пришел к тебе с решением, — приступил он сразу к делу.

— Решением?

— Мы женимся, — выражение чрезвычайной важности появилось на его лице.

Выяснилось, что Роза рассказала ему в деталях ее положение, и он, который всегда спасал ее от всех проблем, возник опять в роли рыцаря. Он пожал плечами, и сказал, что знает ее с детства, и не верит сплетням, которые о ней распространяют.

— Но Реувен… Никто не собирается выходить замуж. Что вдруг?

И снова, как в их детстве, он хлопнул ее по плечу, одновременно дружески и с чувством собственной значимости, пожал ей руки мужественным пожатием друга, на которого можно положиться, и сказал:

— Как ты попала в такую ловушку. Если бы я репатриировался вместе с тобой, такого бы не случилось.

Она не сомневалась, что он прав. С детства он защищал ее от всех, кто пытался ее обидеть. Шаик бы не осмелился к ней прикоснуться, если бы такой сильный и решительный парень, как Реувен, был бы рядом с ней. Пускай он не очень умен, но сердце у него золотое. Он всегда излучает человеческое тепло. Чувствуешь, что на него можно положиться. Но он принадлежит к их ушедшему в забвение детству, к потерянному миру.

— Я не хочу иметь никаких дел с мужчинами. Я хочу быть одна и жить одна, — сухо сказала Наоми и начала расспрашивать о положении в Германии, откуда он только что прибыл.

К сожалению, Реувен ничего не знал о Лотшин, кроме того, что видел ее в еврейском общинном центре.

Реувен исчез из кибуца. Он приехал в страну с водительским удостоверением, и тут же был мобилизован, как шофер в западную пустыню.