Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

— Нацисты вовсе не ненавидят всех евреев, только тех, которые высовываются. Кто сидит тихо, того не трогают, и ему нечего бояться.

Дед требует от Гейнца оставить за пределами дома свои мрачные предчувствия. Гейнц не должен впадать в депрессию от вида нацистского флага, водруженного на древко над стоящим напротив домом покойной баронессы, превращенным в клуб гитлеровской молодежи. Это факт, и к нему необходимо привыкнуть.

Бертель не может привыкнуть к этому огромному нацистскому флагу, развевающемуся на ветру над виллой баронессы, «вороньей принцессы». Покойница завещала свой роскошный особняк нацистской партии, и с тех пор девочку охватывает дрожь при виде нацистского флага над ним. Она попросила садовника Зиммеля открыть заднюю калитку из сада, чтобы уходить в школу, не видя флага. Садовник предупредил ее, что так она очень удлинит свой путь до остановки трамвая. Она ответила, что будет вставать очень рано, чтобы не опоздать в школу, и будет выходить даже в темноте, лишь бы не проходить мимо флага.

— Если ты сбежишь от флага, он будет тебя преследовать в любом месте, — ответил ей садовник.

Бертель прислушивается к его совету. Она поднимает голову и смотрит в упор на флаг, не сдвигается с места до тех пор, пока ей не станет безразлична черная свастика. Она жмурится от солнца и швыряет камни во флаг, чтобы таким образом его унизить.

Земля Германии сотрясается. Старик Гинденбург президентским указом назначил генерала фон Шлейхера канцлером. Гейнц собирает семью. Он говорит, что договора задерживаются и положение фабрики резко ухудшается. Хозяева предприятий, связанных с нацистской партией, получили приказ не выполнять договора с евреями. Он, Лотшин и Лоц обратили внимание на постоянную слежку нацистов за разгрузкой стальных плат, которые идут на выплавку кухонных плит. По его мнению, выхода нет: фабрику придется закрыть. Дед с этим не согласен. Вот уже несколько месяцев адвокат Рихард Функе, член нацистской партии, помогает обойти возникающие препятствия.

По мнению семьи, следует сократить текущие расходы, чтобы подготовиться к тяжелым временам. Семейный водитель уволен, и уволен собачник. Теперь ответственным за собак будет Лоц. Прачки также уволены, и стиркой и шитьем будут заниматься Эльза и Руфь, которая постоянно живет в доме со своим маленьким ребенком Гансом. Жених ее, мотоциклист, любимец всей семьи, погиб в дорожной катастрофе, и Руфь никак не может прийти в себя. Семья решает работать, как единый организм. Даже Бумба заявил, что в связи создавшимся положением продаст все свои игрушки.

«Он нацист», — говорит Гейнц, глядя на красный флаг с черной свастикой над домом майора. Каждый раз, когда они встречаются, Гейнц с ним не здоровается, травмируя деда.

— Ну, какое тебе дело, антисемит он или не антисемит, еврей или христианин, нацист или коммунист, консерватор или либерал? Каждый имеет право на свое мировоззрение и свою веру.

Что же касается майора и его жены, они не терпят нацистов, но лишь благодаря нацистской партии они могут вызволить сына, закованного в цепи в тюрьме — Бранденбургской крепости. Сын их осужден на пятнадцать лет каторги за планирование убийств. Он принадлежит к крайне правой организации демобилизованных солдат, которые планировали убийство министра иностранных дел еврея Вальтера Ратенау и пролетарских вождей — Розы Люксембург, Карла Либкнехта, Вильгельма Пика, Карла Пинеса — и других по всей Германии. Они убивали всех, кто, по их мнению, был предателем. Именно потому сын майора заключен в самую жестокую тюрьму. Гейнц сердится на деда, который защищает майора и его жену, поддерживающих нацистов, но дед стоит на своем: просвещенность немецкого народа вылечит слепоту наивных людей и откроет им глаза на Гитлера и его преступную клику.

Дед затыкает уши, слыша мнение многих, что Гитлер медленно, но верно идет к успеху с того дня, когда был приглашен в начале года в Берлин стариком Гинденбургом, чтобы обсудить шансы последнего на еще одну каденцию президента. Президент возражает против назначения Гитлера канцлером, но это явление временное. Гейнц напряжен, подобно пружине. Правительства — одно за другим — подают в отставку. Убийства с двух сторон — нацистов и коммунистов — усиливаются с приближением выборов. Акулы капитала используют Гитлера, чтобы сломить немецкое рабочее движение и левых социалистов.

Начиная с февраля, промышленники переводят нацистской партии большие суммы денег. Крупп, Тиссен и финансовые воротилы боятся социалистов и коммунистов. Они не дадут Гитлеру проиграть, а всеми способами будут его усиливать. Это только дело времени, диктатор-клоун станет альтернативой существующему канцлеру или следующему за ним. Гейнц борется с иллюзиями деда. Декларация «Свобода и хлеб» в дни жестокого экономического кризиса и отчаяния масс принесет нацистской партии новых избирателей. Голод, нищета, унижение и насилие выводят миллионы людей на улицы. В Берлине полный хаос. В последние месяцы промышленники начали открыто поддерживать Гитлера, но дед-патриот все еще настроен оптимистически. На домах их тихого аристократического квартала то здесь, то там возникают надписи и множатся красные флаги с черными свастиками, как в других кварталах и пригородах Берлина. Чувство страха преследует Бертель, куда бы она ни шла. В школе поют «Германия превыше всего», завершают пение гимна благословением президента и побаиваются слишком критиковать распоясавшихся на улицах нацистов. Доктор Герман, социал-демократ, не клеймит прилюдно хулиганство нацистов. В молодежном движении все сильнее ощущается страх в связи с усиливающейся агрессивностью в отношении евреев. Банды нацистской молодежи мочатся и мажут калом стены еврейского общинного дома. Группы членов «Ашомер Ацаир» охраняют дом, внушая чувство безопасности людям, заполняющим его коридоры.

Воскресное утро начала декабря 1932 началось с неприятностей. Реувен посадил Бертель на раму велосипеда и поехал в старый квартал периода Фридриха Вильгельма Первого собирать пожертвования для Еврейского Национального Фонда в еврейских семьях.

На прямой улице, как в строю, стоят дома. По ходу движения Реувен, как обычно, начинает произносить в ее адрес поучительные речи, но на этот раз критикует не очень сильно. В это пасмурное утро он торжественно объявляет ей о решении окончательно оставить Движение. Как коммунист, он считает своим долгом вести войну во имя пролетариата. Это последний раз, когда он с ней собирает пожертвования. Важным тоном он добавляет:

— Только из чувства долга я присоединился сегодня к тебе.

— Для страны Израиля собирают деньги только из чувства любви, — решительно отвечает она, велев немедленно остановить велосипед, и соскакивает, не отрывая от него пронзительного взгляда.