Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

У рейхстага было столпотворение. Она пробивала себе дорогу среди миллионов людей, стоящих на тротуаре перед темными окнами здания и в экстазе орущих здравицы победителям. Лишь прямоугольник одного окна был освещен, и в нем было видно лицо Гитлера. Он приветствовал поднятием руки заходящуюся в истерике толпу, и море рук вздымалось в его сторону, сопровождаемое почти нечленораздельным ревом тысяч глоток: «Да здравствует наш вождь!», «Германский вождь — германскому народу!», «Да здравствует Адольф Гитлер!». На дорогах свирепствовал ужас. Команды следовали беспрерывно: «Стоять смирно!» «Выразить почести мертвым».

Юноши несли черные знамена с большими белыми буквами. Каждое такое знамя провозглашало имя бойца, павшего во имя Гитлера.

Представители государств, официальные делегации продолжали прибывать в столицу со всех концов мира с поздравлениями новому канцлеру. Шествия и церемонии в центре города, массовые марши поклонников Гитлера, его оппонентов и просто любопытных длились всю неделю.

Нацисты ликуют. Их банды, опьяненные победой, грабят имущество и магазины евреев. Подстрекательские речи беспрерывно звучат по радио.

На веранде около бассейна молодые члены семьи сидят молча, погруженные в себя. Старый садовник Зиммель сидит вместе с ними на скамье, оглушенный горем, и посасывает трубку, выпуская густые клубы дыма. Зиммель, верный социал-демократ, охвачен трауром по своей партии, оказавшейся такой слабой, что не смогла сохранить Веймарскую республику. Обычно веселая компания ныне погружена в глубокую депрессию и безмолвие. Стены бассейна поглощают каждый звук или нечаянно оброненное слово. Дед закрылся в своей комнате. Он говорил, что всем следует уехать в его усадьбу в Пренслау, а сам вернулся оттуда уязвленным до глубины души. Из всех соседей по имению только барон обрадовался, увидев его. Не так повел себя человек, бывший его душевным другом десятки лет. Дед вошел к нему в трактир, находящийся в глубине леса, забитый народом, в надежде излить другу душу. Но тот повернулся к нему спиной. Дед понял, что ему лучше уйти. Он вернулся в Берлин, уверившись в том, что стал лишним в христианском окружении.

Гейнц извелся. Дом угнетен. А на улицах не прекращается ликование. В конце недели Гейнц вышел вместе с Бертель из дома, чтобы немного проветриться в центре города, и почти тут же наткнулись на шумное шествие. «Веселись и пой, Германия!», «Хайль Гитлер!» — катилась людская волна. Лес рук вздымался над головами, забившими центральный проспект. Они были оттиснуты четкой колонной выстроенных по росту мужчин, женщин и детей. Стук начищенных до блеска сапог звучал в ритме маршевых националистических песен, сотрясая воздух. Флаги развевались над тысячеголовым строем. Пламя национализма пылало в сердцах, они двигались четкими прямыми рядами, чеканя шаг.

Стук каблуков гремел по центральному проспекту. И беспрерывно неслось: «Хайль Гитлер». И беспрерывно вздымались руки. «Когда кровь евреев потечет с ножей, Германия станет свободной!». Взвод барабанщиков шел впереди колонны. Бертель побледнела, сама себя подбадривая шепотом: «Это не моя страна. Это не мой народ. Я — еврейка, Мое отечество — страна Израиля». Гейнц отрешенно следил за шагающими мимо колоннами. Штурмовик, следящий за порядком у края тротуара, подбежал к нему и заорал:

— Поднять руку!

Гейнц не прореагировал.

— Мы отсечем тебе голову! Вырвем глотку, подними руку, как все!

Лицо штурмовика пылало, уши его побагровели. Гейнц сильнее сжал руку Бертель, и они удалились подальше от бесчинствующего нациста и рева человеческого отребья.

Дом Френкелей охвачен гневом. Огненные флаги, рев труб, грохот барабанов, националистические песни, единый стук каблуков вскружили голову Лоцу. Светловолосый парень говорит так, словно принадлежит к лагерю победителей. Лоц — спортсмен. Кубки по хоккею, полученные им на соревнованиях, выстроились на полках в его комнате. Парень ведет себя так, словно проклятия нацистов в адрес евреев его вообще не касаются. С высокомерием обвиняет самих евреев в их положении.

— Во всем, что касается нацистов, вы преувеличиваете. То, что они ненавидят евреев, еще не говорит о том, что евреев отовсюду изгоняют.

Дом потрясен. Нескончаемые шествия нацистов гипнотизируют Лоца.

— Я не знаю, что это такое еврей, и не хочу это знать.

Создается впечатление, что он предпочитает быть христианином. Бертель сжимает кулаки и удаляется в свою комнату. Она чувствует, что из всех домочадцев лишь один Гейнц понимает, что злой дух, овладевший государством, не станет коротким эпизодом истории. Не завтра наступит отрезвление в их любимом отечестве. Как бизнесмен, он всеми своими фибрами чувствует приближение катастрофы. А школьница Бертель уже почувствовала эту катастрофу на себе.

За одну ночь нацисты изменили характер школы. Ужас поселился в ее стенах. Каждая ученица обязана придти в актовый зал и прослушать лекции об успехах Гитлера и нацистской идеологии. Нацисты возбуждают ненависть к своим политическим противникам и, главное, к евреям, по их словам, доминантному фактору, наносящему ущерб немецкому народу.

Что это такое — еврейство?! По дороге из школы домой она думает о том, что только нацисты могут ей дать конкретный ответ, что такое еврейство и что означает — быть евреем. Она поднимает голову вверх. Легкий и шумный самолетик, как хищная птица проносится над ней и время от времени швыряет листовки с воззваниями: «Работа — всем! Хлеб и масло — всем!» «Германия освобождается!», «Гитлер — освободитель Германии!»

Листовки устилают землю. Гудение самолета и гигантские красные флаги с черными свастиками, развевающиеся на ветру над домами, шелестят и нашептывают ей: «Я всего лишь клоп, которого надо уничтожить!» Ноги еле несут девочку по снегу, засыпанному листовками.

В доме Френкелей тишина. Гейнц сидит на краешке кровати. Его лицо спрятано между ладонями. Кровь пульсирует в жилах над бровями. Договора, заключенные с евреями, больше не выполняют. У фабрики нет новых заказов. Часть рабочих уволилась. К счастью, Гейнц прислушался к совету семьи Гирш из Месингверка, и через некоторое время переведет наличные и драгоценности в швейцарский банк. Бертель крутится возле брата, жалея его.

Уже три недели Гитлер находится у власти. Бертель тяжело привыкнуть к форме гитлерюгенд, в которую облачили всех учениц. С евреями никто не общается. Девочки боятся с ней говорить. Даже Гильдегард перестала бегать за ней с просьбой сделать за нее уроки.

Гейнц гладит Бертель по голове, взгляд его недвижен. Гитлер — канцлер Германии. Силы оставили деда, его плечи опустились, движения стали медлительны и тяжелы. Старость проступила на печальном лице. Он перестал по утрам делать гимнастику под звуки патефона в своей комнате, не облачается в свои элегантные костюмы и не выезжает из дома по делам на карете с черным верхом и серебряными плюмажами.