Сергей Андреев-Кривич - Повести о Ломоносове (сборник)

Третьи божились, что доподлинно знают, будто уж посланы повеления вызвать Бирона и Миниха из ссылки. Люди расходились со смутным чувством большого несчастья.

Было о чем поговорить простому люду. Как-никак, а за 20 лет царствования Елизаветы Петровны русский человек отдохнул от иноземцев. Раньше, если в доме служил дворовый человек, состарившийся на службе у хозяина, то все его звали Прошкой или Мишкой, считался он крепостным, и какой бы ни был доброй души барин, все-таки нет-нет, а по какому-нибудь случаю приводилось дворовому попадать в конюшню под розги. Да и питался он остатками в людской, и одет был кое-как. А рядом с ним в том же доме служил без году неделю «господин Фриц». Этот жрал самую лучшую еду, пил вино, ходил одетый с иголочки, по морде его никто не бил: он был «иностранец».

Отпускал помещик из деревни в город мастерового человека – слесаря, кузнеца, столяра, пекаря или каретного мастера – на заработки. Куда ни сунься за работой, всюду сидел иноземец – толстый, сытый, в колпаке с кисточкой, с трубкой в зубах. Этот ничего не делал, а только держал заведение и вывеску над ним. На него и приходилось работать – половину отдай ему, половину помещику, а сам живи как хочешь. «Елизавета Петровна, вечная ей память, – говорил народ, – повыбила из них дух, повыкуривала изо всех мест. При ней только парикмахеры, портные да кондитеры оставались французские, и то их поприжали к концу царствования. А теперь – неужто опять идти в прежнюю кабалу?»

…Драгуны, посланные разгонять народ, свесившись с коней, прислушивались к разговорам. Забыв о приказе, они только шевелили черными усами и ехали дальше. Страусовые султаны* на треуголках спокойно покачивались над их головами.

Петр III – длинный, белобрысый, с развинченными движениями и громким смехом, которым он разражался по самым неожиданным поводам, – больше всех на свете любил Фридриха Прусского и сильнее всего ненавидел Тайную канцелярию и ее начальника – генерал-фельдмаршала графа Александра Ивановича Шувалова.

Поэтому в первые же часы своего царствования он письмом, посланным с адъютантом Андреем Васильевичем Гудовичем, сообщил Фридриху Прусскому о прекращении войны, о возвращении ему всех завоеванных Россией земель и заверил в вечной дружбе. А затем вскоре издал указ об уничтожении Тайной канцелярии и вызвал к себе Шувалова.

Со смутным чувством стоял Александр Иванович Шувалов перед дверью знакомого кабинета, где в течение 20 лет он делал доклады Елизавете Петровне. И хотя весь последний год, когда Елизавете Петровне становилось все хуже, он ожидал этого момента и готовился к нему, ему не верилось, что сейчас он увидит не лицо дочери Петра, с нежной улыбкой мягких карих глаз, а нового императора, его противную белобрысую физиономию, с выдающимися вперед лошадиными, желтыми зубами и громким, визгливым голосом.

Из-за дверей раздавались звуки скрипки: Петр III считал себя покровителем искусств и любил играть на скрипке.

Дверь открылась, и вышел долговязый рыжий генерал в куцем, узком мундире прусского образца, с аксельбантами*, которые не были приняты в русской армии, и при шпаге. Это был барон Карл Карлович Унгерн-Штернберг, адъютант императора.

– Eure Exzellenz, bitte! [61]

«По-русски говорить не хотят», – подумал Александр Иванович и шагнул в кабинет.

Петр III, в белом с бирюзовыми обшлагами голштинском мундире, с аксельбантами и эполетом на одном плече, стоял посреди комнаты и играл меланхолическую мелодию.

Александр Иванович, в своем фельдмаршальском мундире, усыпанном звездами, и в ленте, стоял навытяжку, держа шляпу с плюмажем* в левой руке.

Император, как будто не замечая его, продолжал играть. Неожиданно он прекратил игру, положил скрипку и смычок на стол и повернулся к Александру Ивановичу:

– Ну что, Kreiz, Schok, Bombe, Donnerwetter [62]-элемент! Помогла вам ваша Тайная канцелярия, а? Кто меня все время обсервировал*, а? Кто Волкову делал допрос? Я спрашиваю: кто?

Александр Иванович уже настолько примирился с мыслью о ссылке, что теперь не чувствовал никакого страха, и сейчас землистое его лицо ничего не выражало. Ровным голосом он произнес:

– Волкову делал допрос я, ваше величество.

– Кто мои письма хватал?

– Я, ваше величество!

– Кто великого воина фельдмаршала Миниха в Сибирь отправил?

– Я, ваше величество!

– А-а! – закричал Петр III, приходя в неистовство от этого каменного спокойствия. – Вы будете теперь сами ехать в Сибирь!

– Слушаю, ваше величество…

Александр Иванович сделал оборот по всем правилам и журавлиным шагом направился к двери.

– Назад! – закричал император, ударив кулаком по столу. – Сначала вы будете отдавать все бумаги и письма мои, моей жены и Волкова...

Александр Иванович поднял свои бесцветные глаза.

– Сие, ваше величество, никак невозможно.

– Почему?

– Я, ваше величество, перед Отечеством свою службу нес, не жалея живота. И, предвидя несправедливую опалу и даже возможное лишение самой жизни со стороны вашего величества, все оные бумаги запечатал и отправил в Париж для опубликования… Дабы оправдаться перед потомками…

Лицо Петра III стало зеленым, он схватился за сердце:

– О великий подлец!.. О змея!..

Александр Иванович стоял скромно потупив глаза.

Император пересилил себя, посмотрел на него бешеными глазами, прошипел:

– Нет, я вас не буду высылайт! Я вас заставлю добропорядочную службу нести. Вы будете маршировать день и ночь согласно артикул… Я вам устрою castrum doloris! [63]Марш!

Когда Александр Иванович сел в карету и старый его адъютант, тоже видавший виды, затворил дверцу и, усевшись рядом, вопросительно взглянул на него, начальник Тайной канцелярии только усмехнулся уголком рта:

– Слабожилен, характером неустойчив и имеет нервические расстройства! Долго не выдержит…

Вслед за указом о перемирии Петр III приказал генерал-поручику Василию Ивановичу Суворову сдать войска и управление Восточной Пруссией генерал-поручику Петру Ивановичу Панину и прибыть в Петербург. По прибытии в столицу Суворов не был принят императором и не получил никакого назначения – жалованье ему никто не выплачивал. Осаждаемый кредиторами, еще недавно неограниченный правитель почти целого королевства, сподвижник Петра Великого стал печатать в «Ведомостях» объявление о распродаже своего имущества за долги.

В один и тот же день были изданы: указ о вольности дворянства и указ о присвоении парикмахеру государя Брессану звания камергера* с назначением его директором фабрики гобеленов.

Третий указ объявлял выговор генерал-поручику Панину за всеподданнейший адрес штабс-офицеров действующей армии с просьбой о продолжении войны с Пруссией. Был издан еще один указ – о назначении кучера Петра III, некоего Патрикеева, титулярным советником.