В. Духопельников - Петр I

Такие гулянки привели к созданию Всешутейшего собора, члены которого проводили время в беспробудном пьянстве в своей резиденции в Пресбурге, но иногда пьяная компания выползала из своих келий и носилась по улицам Москвы. Генерал Гордон 1 января 1692 года записал в своем дневнике, что был в Преображенском, где «поставлен был патриарх». По одной версии, патриархом назначили Никиту Зотова, человека, который мог прилично выпить; по другой – М. Ф. Нарышкина, двоюродного деда Петра, по характеристике князя Б. И. Куракина, « мужа глупого, старого, пьяного». Церемония поставления в патриарха, главу Всешутейшего собора, зародилась в Немецкой слободе. Эта церемония имела вид празднества в честь Бахуса. На жестяной митре, украшавшей голову «потешного» патриарха, изображался Бахус на бочке. На его плаще красовались нашитые игральные карты. На груди вместо панагии была повешена глиняная фляга с вином. Патриарх держал в руках вместо Евангелия книгу, в переплет которой были вложены 83 маленькие бутылочки с водкой. На «заседания собора» приходили не только его члены – часто на них приглашали и ревнителей старины. Боярин, князь И. И. Хованский рассказывает: «Брали меня в Преображенское, и на Генеральном дворе Никита Зотов ставил меня в митрополиты, и дали мне для отречения столбец, и по тому письму я отрицался, и в отречении спрашивали вместо: ”веруешь ли?” – ”пьешь ли?”» Забавы «потешной» компании были многообразны. Игры в честь Бахуса чередовались со святочными гуляниями, которые начались до поездки в Европу Великого посольства. По возвращении из Европы Петр I в начале 1699 года с соборянами гонял на 80 санях по улицам Москвы. Ряженые с воплями, визгом и шумом вламывались в дома знати, славили и требовали угощения. Шутовскую процессию возглавлял Никита Зотов. Здесь, в Немецкой слободе, в 1692 году Петр встретил красавицу Анну Моне, которой на десять лет увлекся так, что позабыл семью – жену и своего сына. Один из современников писал об Анне: «Особа эта служила образцом женских совершенств; с необыкновенною красотою, она соединяла самый пленительный характер, была чувствительна, но не прикидывалась страдалицей; имела самый обворожительный нрав, не возмущаемый капризами; не знала кокетства; пленяла мужчин, сама того не желая; была умна, в высшей степени добросердечна». Н. И. Костомаров утверждал, что «умная, кокетливая немка умела привязать к себе Петра тем наружным лоском обращения, которого не доставало русским женщинам ». В оценках образа Анны российские историки разделились на два лагеря. С Костомаровым согласен Мордовцев. Но иной точки зрения придерживались Трачевский, Семевский и другие. Трачевский, в частности, говорил, что Анна была алчна и отличалась легкостью нрава. Семевский называл ее «страшною эгоисткою, немкою сластолюбивой, чуть не развратной, с сердцем холодным, немкой расчетливою до глупости, алчною до корысти, при всем этом суеверной, лишенной всякого образования». Историк продолжает: «Поднятая из грязи разврата, она не сумела оценить любовь Петра, не сумела оценить поступка, который тот сделал ради нее, предав жестокой участи свою законную супругу». Оставим в стороне причины, которые дали основания историкам так характеризовать Анну. Они рассматривают более длительный отрезок времени и видят конечный результат. В первое время действительно, где бы ни был царь, он помнил об Анне, писал ей письма. Возвратившись в Москву, спешил к ней. Австрийский посол Гварнент писал: «Крайне удивительно, что царь, против всякого ожидания, после столь долговременного отсутствия еще одержим прежнею страстью: он тотчас по приезде в Москву посетил немку Моне». Петр не скрывал своего отношения к Анне, приглашал ее на приемы иностранных послов. Ее родственники получали от царя в подарок дома и вотчины. Петр пожаловал Анне и ее матери ежегодный пансион в 708 рублей, что представляло тогда солидную сумму, подарил свой портрет, осыпанный бриллиантами.

А любила ли Петра Анна? Это так и осталось загадкой, но скорее всего, нет. По словам современников, она « оттолкнула его [Петра] от себя предпочтением ему другой личности, которую она действительно любила; царя же она не любила, а только умела ценить его любовь к ней, отвечала ему теплой дружбой и умела пользоваться добрым чувством всесильного властелина русской земли». Действительно, прошло 10 лет и тайная связь Анны Моне с польским посланником, саксонцем Кенигсеком, вступившим в русскую службу, ставшим любимцем Петра, оказалась раскрытой. Царь потребовал от Анны объяснений, укоряя ее в неблагодарности. Во время разговора у него полились слезы, и он сказал: « Забываю все, я также имею слабости: я вас не буду ненавидеть и обвиняю только собственную мою доверчивость. Продолжать мою любовь с вами значит унизить себя; прочь, я умею примирить страсти с рассудком. Вы ни в чем не будете нуждаться, но я с сих пор вас уже не увижу». Против Анны завели уголовное дело, и она три года провела в тюрьме.

Но вернемся в девяностые годы. В это же время в самом Петре, в его психологии происходит как бы внутренняя борьба. Детство, «потешные» игры, встречи с иностранцами развивали его любознательность, прививали ему новые, отличные от традиционных русских, вкусы. Однако Петр воспитывался в русских традициях, традициях «Домостроя», и это не могло не вызывать в нем некоторого раздвоения.

Так, по настоянию матери он женился на Евдокии Лопухиной, неоднократно уступал требованиям патриарха Иоакима, который ревностно защищал старинные устои Московского государства и не терпел никаких нововведений. В своем завещании патриарх Иоаким (1690 г.), обращаясь к обоим царям, во имя Бога единосущного умолял их не общаться с иноверцами-еретиками, не доверять им командные должности в русской армии, «иностранных обычаев и в платье перемен по-иноземски не вводить»; патриарха приводило в ужас то, что эти проклятые еретики,« подобно скотам », едят траву – «салат» и говорят на языках, которые православные люди не понимают. Вскоре Петр уступил требованиям матери и во время избрания нового патриарха. Кандидатуру псковского митрополита Маркела, человека образованного, которого царь поддерживал, мать и ревнители старины отвергли. Маркела признали непригодным из-за пользования «варварскими» языками: латинским и французским, из-за излишней учености и слишком короткой бороды. Патриархом избрали митрополита Казанского Андриана. Петр получил возможность еще раз убедиться в силе тех, кто превыше всего почитал отсталость Руси, ее старомосковские порядки, сохранение которых, как все яснее становилось царю, было гибельным для страны. Правда, иногда все же Петр, хотя и тайно, но делал то, что хотел. Так, через месяц после кончины Иоакима Петр заказал себе удобное в быту иноземное платье – немецкий камзол, чулки, башмаки, а также парик и шпагу на перевязи, шитой золотом. Но надевал он это только на время посещения Немецкой слободы. Все это, вместе взятое, заставляло Петра искать новые пути развития страны. И эти пути он видел в необходимости перенимания опыта иностранных государств. Мысль о том, чтобы учиться у европейцев, чтобы догнать их и тем обрести независимость, что в этом вопрос будущего России, – такая мысль овладевает всем существом Петра. Она становится не просто сознанием целесообразности, но страстью необычайной силы, охватывающей его бурно развивающуюся натуру.