Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

— И вот еще конфеты его любимые, сигареты… — вклинилась в разговор мать нерадивого солдата, настойчиво суя мне весьма объемистый пакет. — Пусть мальчик сладенького покушает, а то у вас перловка одна… — и брезгливо поморщилась.

…Конфеты брать я отказался категорически, что вызвало бурное недовольство мамы и сдержанное — папы «мальчика». Сам же подчиненный, которого я по возвращении посетил на «губе», прямо огорошил своим нахальством.

— Вам что-о-о, жалко было пару кило моих любимых «Мишек» довезти-и-и? Тяжело, да-а-а? И почему это на гауптвахте курить совсем нельзя-а-а? У меня без курева голова кру-ужится-а… Ну хоть одну пачечку, поговорите, вам не отка-а-жут… — ныл и ныл он.

— Ах, конфетки, ах, сигаретки… Ты бы лучше об ином задумался, — назидательно произнес тогда я. — Сколько людей из-за тебя, вместо сна и отдыха, розысками занимались! За то совсем вины не чувствуешь?

— Ну это же все давно прошло-о-о…

— Хм! Не столь уж и давно. Ладно, а за форму свою, которую неизвестно где бросил, рассчитываться как думаешь? Это же утрата госимущества. Я уж не говорю про мой проезд к месту жительства твоих родителей…

— А они вам об этом что сказали-и?

— Промолчали скромно.

— Ну а я чем помогу-у-у? У меня вообще денег не-е-ет… Ну хоть одну сигаретку, а-а-а? Ну, пожа-алуйста-а…

— Да ты, я вижу, только в направлении «подайте мне» думаешь. Понятно. Потому-то финчасть соответствующий начет за утрату формы на тебя оформит — и в личное дело. Уволишься, в военкомате на учет станешь, работать на благо общества начнешь — тогда и вычтут. Вот только мне, что к тебе домой попусту слетал-скатал, никто не компенсирует.

— Ну я же сказа-а-ал, я тут совершенно ни при че-о-ом…

Поговори-ка с эдаким кадром. Кстати, пока мой взвод целый месяц «тащил» караульную службу, Семыкин по выходе с гауптвахты обречен был летать из наряда в наряд дневальным по роте. А куда его еще прикажете деть? Тем более, ротный приказал: чтоб двадцать четыре часа в сутки чепешник на виду! Вот и следили. В несколько пар глаз. Потом, правда, начались занятия основного курса обучения и наблюдение за неблагополучным рядовым несколько притупилось. Как выяснилось, совершенно напрасно…

Да, совсем забыл. За семыкинскую самовольную отлучку дежурный по роте сержантскую лычку потерял, до ефрейтора разжаловали. Мне, как командиру взвода, соответственно, объявили выговор, ну а уж ротному и замполиту — «строго указали» за потерю бдительности и слабое воспитание личного состава. И попробуй я только рот раскрыть: мол, когда Семыкин «ноги делал», меня в подразделении вообще не было. «Но солдат-то твой? Твой… Значит — „заполучи, фашист, гранату!“ И сиди тихо, радуйся, что до строгача или, тем паче, неполного служебного соответствия не дошло». Так-то. Виновных в армии назначают.

…В ШМАСе, в середине периода обучения, всякий день похож на другой. Так что с момента семыкинской «самоволки» быстро минуло полтора месяца. И тут меня прямо с занятий нежданно выдернул в свой кабинет комбат, у которого уже находились ротный и наш замполит.

— В адрес части выделено энное количество боеприпасов и артвооружения, — предварительно чмокнув, сообщил подполковник. — И для их доставки в полк по железной дороге решено назначить тебя начальником караула по сопровождению воинских грузов. Значит, завтра с утра следует убыть в город Ростов-на-Дону, в штаб округа. С собой возьмете трех бойцов: лучших из взвода отобрать! Командир роты, замполит — проконтролировать лично! Это вам не абы что, а оружие! Пусть и в опломбированном вагоне. И сами с оружием. А то еще додумаетесь… — и хозяин кабинета скорчил гримасу, — кому-нибудь типа Семыкина автомат заряженный доверить!

— Товарищ подполковник, все ясно! — поспешил заверить ротный.

А я додумался уточнить:

— Кстати, насчет того же Семыкина. Не исключена вероятность, что если я убуду, он может еще раз «ноги сделать».

Фразу эту я произнес, отчасти действительно опасаясь этого. Но куда больше потому, что не хотелось неизвестно сколько суток по сильной жаре трястись в теплушке, прицепляемой к вагону с грузом. И каждому полустанку кланяться. И спать в собачьих условиях, на голых досках, — знаем, однажды уже проходили, только в тот раз командировка зимняя была.

— Товарищ старший лейтенант! — особенно громко чмокнул комбат и недовольно перешел на «вы». — Ваше единственное преимущество — как лучше выполнить приказ вышестоящего командования! Сосредоточьтесь только на этом! А за Семыкиным я, так и быть, сам лично прослежу!

«Держи карман шире!» — мысленно не поверил я. А вслух произнес:

— Задача ясна. Разрешите приступить к отбору караульных?

— Разрешаю, — смилостивился комбат. — Через час доложите фамилии кандидатов, да чтоб с подробными характеристиками! А к вечеру подготовить табель постам, недельный паек получить — и ко мне на инструктаж! — И вальяжно махнул рукою: — Пока свободна, исполняйте!

…В командировку, связанную с выполнением боевой задачи, отобрали командира первого отделения, комсгруппорга — таковые в Советской Армии имелись в каждом взводе — и еще одного толкового бойца. Все подготовили; все, в том числе и оружие, непосредственно перед убытием получили. И, как говорится, в добрый путь!

В Ростов-на-Дону приехали поздно вечером тех же суток. Добрались до военной комендатуры, там доложились, переночевали на жестких топчанах в комнате, больше напоминающей тюремную камеру. С утра по спецсвязи отзвонился дежурному по нашей части: так и так, прибыли на место без происшествий.

— Ну, это у вас без, — кисло усмехнулся он. — А у нас имеется. Семыкин-то твой опять испарился.

— Как?

— Известно: ножками. Вчера вечером роту в город на помывку повели…

— И?.. — Мне прекрасно было известно, что в связи с затянувшимся капитальным ремонтом гарнизонной бани личный состав уж который месяц пользовался одной из городских.

— И он оттуда-то не помылся, а смылся. Сначала зашел вместе со всеми в раздевалку, а потом, вроде как в первую партию не уместившись… Знаешь же, там в две смены процесс, — на двор вернулся, курил с остальными дожидающимися. А затем втихаря — шмыг на улицу. Построились после помывки, проверились — одного нет. Кого? Семыкина. Форы у него часа полтора имелось. Единственно же, кто его еще наблюдал, — мороженщица. Подходил, стало быть, худосочный да лопоухий солдатик, пилотка в руках. Пломбир приобрел. Ну, дальше следы теряются. Тут уже давно все на ушах стоят, а за то, что старшина ваш шлангануть решил, сам роту в баню не повел, на сержантов спихнул, его чуть ли не увольнять собрались.

— Дела-а-а… — протянул я и подумал, что все-таки вовремя комбату про возможность нового ЧП ввернул. Оно как-то само собой получилось. Проку с того, конечно, будет маловато, и все же…