Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Про саму командировку особо рассказывать, полагаю, здесь не к месту. Тем паче ничего примечательного за ее время и не произошло: долго ехали, на всякой остановке патрулировали-охраняли, питались сухпаем, отдыхали по очереди. Бойцам своим про новый побег сослуживца сказал, только уж когда через неделю, благополучно доставим опасный груз на нашу станцию, с рук на руки сдал его начальнику артвооружения. Еще и поинтересовался у него же:

— Семыкина-то так и не нашли?

— Нет-с, — по-старомодному ответствовал пожилой майор. — Хотя всю часть задействовали. И город, и все дачные коттеджи прошерстили. Увы-с… Приказ о наказании, кстати, уже родили и вчера на собрании офицеров зачли. Тебе, кажется, строгий выговор-с…

«Что и следовало ожидать», — уныло подумалось мне, и мы с бойцами пошагали к крытому тентом грузовику.

Едва я успел сдать пистолет и патроны в «дежурку» и выйти из нее в район большого плаца, как узрел дефилирующего по нему начальника политического отдела. Тот, в свою очередь, обнаружив меня, резко остановился и властно призвал рукой: ко мне! А когда я, чеканя строевой шаг, остановился напротив второго лица воинской части, откозырял и проорал традиционное:

— Товарищ подполковник, старший лейтенант такой-то по вашему приказанию прибыл! — старший офицер едва поинтересовался итогом ответственной командировки и тут же обрушил на меня поток обвинений.

Из таковых прямо-таки напрашивался вывод, что в новой «самоволке», закономерно перешедшей по времени — более двух суток — в самовольное оставление части (минула неделя, а следов солдата так и не было обнаружено), виноват лишь я, только я, и вообще: кто дал право забирать с собой в командировку лучших бойцов, и всех из семыкинского отделения?

— Дак комбат же… — аргументировал я свои действия. — Прямым текстом приказал: лучших! Не абы что, сказал, а оружие повезем!

— Но это же ваш солдат сбежал, — зашел начпо с другой стороны. — Вы же должны были предвидеть и предупредить!

— Что я и сделал, — поспешил сообщить я. — И предвидел, и предупредил… накануне командировки.

— Кого именно и о чем? — набычился сбитый с толку начальник.

— Командира батальона, командира роты и ее замполита, — браво отрапортовал я. — Именно о том, что Семыкин с бежит немедленно после моего отъезда.

— И что?

— Мне было резко указано, что мое единственное преимущество — как можно лучше выполнить приказ вышестоящего командования! А за Семыкиным комбат пообещал лично проследить. Так и заявил: лично!

— Проверим! — недовольно рявкнул начпо. — И если выяснится, что врете… Ну, я вам тогда крайне не завидую!

…На сей раз ротный и замполит в голос подтвердили о легкомысленном заявлении комбата. Тот до поры до времени ничего на сей счет ответствовать не мог: несколько дней назад рьяно выехал к родителям сбежавшего, дважды отзвонился оттуда с нулевым результатом и… потерялся. Похоже, решил воспользоваться шансом и маленько погреть пузо у Черного моря.

Вернулся он еще через день. Не буду описывать очную ставку с ним в кабинете командира полка и в присутствии начпо, но орали они оба на отдохнувшего и загоревшего старшего офицера без стеснения, прямо в моем присутствии. Позднее же ротный проговорился, что, по проверенным сведениям (полученным из строевой части), нашему общему прямому начальнику, как и ранее старшине роты, вкатили неполное служебное соответствие — «за самоустранение от служебных обязанностей» — отдельным приказом.

— Опять ты дешево отделался, — подытожил ротный. — Всего строгач, как мне и замполиту. А ведь солдат-то твой…

— Товарищ майор, ну я ведь прямо предупреждал: сбежит он, гад! И к тому же сам выполнял боевую задачу за полтысячи километров от части! Так в чем тогда моя личная вина?

— Семыкин, спрашиваю, твой?! Или как? Так почему ты всех нас не убедил, раз такой умный?

Дальнейших аргументов у меня не нашлось.

Шло время… Поиски солдата продолжались, но — постепенно затухая. Оно понятно. И только к концу августа дезертира наконец-то обнаружили. В Новороссийске, на пляже, карманы в без присмотра оставленной одежке чистил: кушать-то и на море хочется. Отдыхающие вора сами задержали и милицию вызвали.

Как мы узнали много позднее, выскользнув с банного двора, самовольщик выяснил, где в городе расположена железнодорожная товарная станция (повезло — оказалась не столь уж и далеко), и направился туда. Удачно добрался до цели, по пути затарился двумя буханками хлеба, помидорами и колбасой, найденную банку из-под томатной пасты водой из колонки наполнил. И со всеми припасами спрятался в облюбованном товарном вагоне, зарывшись в солому. Двое суток дрожал от страха: вдруг обнаружат, а на третьи сформированный состав, куда прицепили и вагон-убежище, отбыл в южном направлении.

Дня через три в часть поступила новая информация: Семыкина направили для освидетельствования в дом для умалишенных.

— Тут без родителей явно не обошлось, — приняв на грудь стакан очищенной, рассуждал ротный. — Они, похоже, на все готовы, лишь бы любимого сыночка не посадили, ну и срочную чтоб дальше не служить. Лучше пусть их оглоеда официально дуриком объявят…

От нас потребовали представить в спецмедучреждение ряд документов на обследуемого. Подготовили. Служебную карточку, характеристику, результаты индбесед и т. д. Из всего следовало, что на солдате клейма ставить негде — это в принципе действительности соответствовало. Но, прежде чем из штаба отправить пакет бумаг спецпочтой, меня вызвали к комбату.

Серия номер два многопрофильной беседы с участием его, начпо, ротного и — прицепом — замполита новшествами не блистала.

— Мы же обязаны всемерно заботиться о чести и престиже родной воинской части, — непривычно ласково вещал начальник политического отдела. — Вот потому-то командир и приказал отработать вопрос: что, если направить в Новороссийск офицера с отношением и забрать дезертира на поруки? Глядишь, общими усилиями и с учетом прошлых ошибок перевоспитаем. Тогда, само собой, не столь жирное пятно на коллективе…

— А ехать именно тебе, — мрачно буркнул комбат, свято убежденный, что я его с потрохами политотдельцу заложил, Чтобы с больной головы на здоровую ответственность перекинуть (ничего, тебе, старлей, это еще аукнется!). — Чмокнул и весомо добавил: — Это же твой и только твой выкормыш!

— Все ясно… почти. Можно только один вопрос?

— Ну?

— Так понимаю, поездка предполагается снова за мой личный счет?

— Опять ремешком прикидываешься? — на все тридцать два зуба рявкнул комбат и даже чмокнуть забыл.

— Нет, вы скажите: а он как хотел? — возмущенно взвопил начпо в сторону ротного и замполита. Те скромно промолчали, на пару отведя глаза.