Николай Рерих - Листы дневника. Том 1

помещицы, которая, вероятно, хотела бы видеть Учителя в ореоле длинных серебристых волос. Итак, несмотря на все убеждения окружающих, она вынесла представление о том, что художник не захотел ее принять, а выслал к ней своего подручного.

Из времен итальянского возрождения также известно несколько подобных эпизодов, один из них касается Святого Франциска Ассизского. Посланный для встречи его епископ не признал великого подвижника за его простою наружностью. Итак, без всяких переодеваний, о чем так часто повествуют исторические хроники, но просто по предубеждению люди способны не признать явную очевидность.

Среди молений о терпении, о вмещении, должно быть также и постоянное стремление к настоящей зоркости. Сколько благодатных посылок отталкивается и даже презирается, когда люди засорили себе глаза и не желают даже осознать возможность этого сора. Известно, что чем тупее человек, тем безапелляционнее его суждения. Сказано: "Убедить глупца ¬что дырявым решетом воду носить", но все-таки хотя и многие к тому пословицы существуют, но в будущем воспитании должна быть яснейшим способом выражена вредоносность всяких предубеждений.

Помимо того, что по предрассудку люди могут терять лучшие возможности свои, но и в каждодневном обиходе можно находить множество следов крошечных сереньких, а то и черненьких предрассудков. Часто такие предрассудки не будут ужасающими призраками. Они, может быть, лишь частично затронут какие-то условные привычки или странные, необъяснимые обычаи, но во всяком своем появлении они принесут посильный вред.

Глазной врач всячески испытывает зоркость. Прежде всего для него необходимо установить склонность к близорукости или к дальнозоркости. Так же точно и в духовной зоркости нужно прежде всего определить основную склонность, к чему она может привести человека. Может ли она оказаться благодатным просветительным познанием или же станет заслонкою, которая от времени еще и заржавеет и почернеет.

Радостно там, где находятся возможности светлых прозрений и подавлено все около заслонок заржавленных. Если даже насильственно и отчистить эту ржавчину, то в трещинах своих заслонка отразит искривленный лик ее, ведь она все-таки будет заслонкой, а не входом свободным. Зоркость, будет ли она врожденной или тщательно воспитанной, поможет человеку во многих опаснейших случаях жизни. Зачем утесняться и огорчаться там, где зоркость духовного глаза может показать путь прямой и ближайший.

24 Июля 1935 г.

Тимур Хада

Н. К. Рерих. "Древние источники". М., МЦР, 1993

Парфянский царь Митридат пишет о римлянах: "У римлян имеется одно неизменное побуждение для войны против всех наций, народов и королей. Это — глубоко вкорененное стремление к доминированию и захвату богатства".

По словам царя Митридата, римляне с самого основания своей республики не имели ничего своего: их жилища, их жены, их земли, их империя ¬результат грабежа и воровства. Кочевники без родины, без традиций, созданные для того, чтобы быть проклятием всего мира, без законов Божеских и человеческих, которые могли бы воспрепятствовать захвату и разрушению союзников и друзей — близких и дальних, слабых и сильных…

Такие слова как бы показывают, что Рим не пользовался симпатиями завоеванных им стран. Но ведь Митридат оказался в числе противников Рима, значит, его определения, быть может, оказывались преднамеренными и несправедливыми. Мало ли что может сказаться повергнутым противником. Может быть, лучше послушать такого общепризнанного в своих справедливых суждениях историка, как Саллюстий. Он говорит, что в ранний период, после свержения королей, приблизительно за пятьсот лет до нашей эры, римляне представляли собою высоконравственных людей, живших в согласии между собою, презиравших богатство и наживу.

По словам историка, преобладали справедливость и искренность не столько благодаря закону, сколько по своим природным качествам. Ссоры, разногласия, борьба, скорее всего, были свойствами врагов римлян. Между собою они укреплялись лишь в похвальных деяниях. На войне были храбры, в мирное время — справедливы. Их управление основывалось не на страхе, а на мягкосердечии. Они скорее были склонны к прощению обиды, нежели к мести.

"Но когда наша страна стала великой, — пишет Саллюстий, — благодаря тактике справедливости, когда были побеждены великие цари на войне, когда силой оружия покорили дикие племена и сильные народы, когда был разрушен до основания, с корнем и со всеми ветвями состязавшийся с Римом Карфаген и открылись моря и земли перед победителями, тогда счастье стало к нам жестоким и внесло беспорядок во все наши дела. Для тех, которые легко переносили трудности и опасности, заботы и нужды — безделие и богатство, иногда так желательное, оказалось бременем и проклятием. Отсюда — стремление к наживе и обогащению. Все это, я могу утверждать, явилось корнем всех бедствий. Любостяжание делает человека бесчестным, лишает его цельности и других благородных качеств. Их место занимает бесстыдство, жестокость, небрежение богами, торговое назначение цен. Самомнение превратило многих людей в лжецов, у которых одна мысль на уме, а другая на языке. Первоначально эти пороки были мало заметны и даже преследовались. Наконец, когда болезнь сделалась губительной эпидемией, государство изменилось, и правительство, которому не было равного по справедливости и беспристрастности, стало жестоким и невыносимым".

Среди прочих Саллюстий порицает и Люция Суллу. "Захватив власть с помощью вооруженной силы, он все привел к плохому концу от хорошего начала: все стали грабить и расхищать. Одного соблазнял дом, другого ¬земля. Победители не проявляли ни умеренности, ни воздержанности, а бесстыдно и жестоко обижали сограждан". Сулла позволил своим солдатам предаваться пьянству и разгулу, грабить святыни, попирать все небесное и земное и, одержав победу, ничего не оставлять побежденным.

"Как только стали преклоняться перед богатством, — продолжает Саллюстий, — которое приносило славу, преобладание и власть, добродетель начала терять свою привлекательность, бедность стала считаться пороком, безупречность — зловолием. Стремление к богатству, роскоши и наживе в соединении с высокомерием охватило наше молодое поколение. Оно грабило и разоряло, посягало на чужое имущество. Оно позабыло о скромности, нравственной чистоте, о всем человеческом и Божественном. Словом, превратилось в людей безрассудных и отчаянных. Они действуют так, как если бы смысл управления состоял в том, чтобы делать только зло".

Так сурово выразился историк Саллюстий, которого в ряду прочих писателей считают и справедливым и основательным ценителем событий. Впрочем, не только у Саллюстия, но и у Плутарха можно найти такие же суждения. Между тем все время раздавался предостерегающий возглас — "Кавеант конзулес". Народ в этом возгласе просил и поручал консулам досмотреть со всею внимательностью, чтобы справедливость не была нарушена и чтобы нравы государства не опошлялись. А между тем такое опошление все-таки происходило. Спрашивается, какими же путями, какими скачками или тайными вползаниями проникала ехидна разложения в, казалось бы, крепкое своею гражданственностью общество?