Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

Образования настоящего отец не имел, был из очень простой рабочей семьи. Вступил в партию в 18 лет, участвовал в гражданской войне. А меня вот просто не распределили, хотя я лучше всех учился на курсе, был участником войны… Так что я чувствовал на себе антисемитизм. Потом пошел работать в Издательство иностранной литературы и, в общем, теперь я думаю, что это было к лучшему.

Читал столько, что за всю последующую жизнь не прочел. Был на журналистской работе — в «Вопросах философии», в «Новом времени», короткое время — в «Коммунисте», в «Проблемах мира и социализма». И вот в «Новом времени» я случайно познакомился с человеком, членом редколлегии, который сыграл в моей жизни важную роль. Это был Куусинен, и он показал мне, что такое политика.

Куусинен… Что мы сегодня о нем помним? Активный деятель международного коммунистического движения, с 1904 года в партии (тогда — социал-демократов), сподвижник Ленина, руководил в 1918 году попыткой большевистского переворота в Финляндии. Секретарь исполкома Коминтерна, с 1940 года и на протяжении 17 лет председатель Верховного Совета ублюдочной, придуманной Сталиным, Карело-Финской республики. Секретарь ЦК, заслуживший четыре ордена Ленина.

А еще что? Какие еще заслуги были у старого партийца? Вот, оказывается, вывел в люди нашего собеседника: в «Проблемы мира и социализма» запросто не устроишься.

— Редакция журнала находилась, кажется, в Праге? — спросил я Арбатова.

— Да. Два с половиной года я там проработал…

— И каким же образом Куусинен повлиял на вашу карьеру? — продолжал любопытствовать я.

— Он был членом редколлегии в «Новом времени» и, видимо, ему понравились мои статьи — я довольно много печатался, когда работал там. Вот он и пригласил меня на какие-то работы, которые ему поручали… Он тогда не был еще секретарем ЦК, это потом его быстро продвинули, после попытки свержения Хрущева: он собирал членов ЦК на Пленум, потом выступил против сталинистов.

— Выходит, у вас был солидный протеже.

— Ну, в какой-то мере, — не вполне согласился с моей репликой Арбатов. — Больше же я считаю его своим учителем. Я уже занимал определенное положение, собственно, и больших скачков у меня не было в карьере. Когда Сталин умер, всё висевшее грузом на моей биографии, ушло — в том числе и тень отца, хотя уже и реабилитированного, но, тем не менее, сидевшего… Это было и на нем пятно, и на мне. И все равно я встретился с каким-то недоброжелательством — но все же это было незначительным. И я много работал…

— У вас отец еврей. А кто-нибудь из вашей семьи живет за границей — как эмигрант? — это спросил его Баскин.

— Нет. Из тех, кого я знаю, никто не уехал. Из самых близких к отцу уже все умерли, кроме одной сестры.

— Такой еще вопрос: существуют ли сегодня спецраспределители? — после общего молчания, длившегося, может быть, минуту, поинтересовался Илья.

— Насколько я знаю, нет…

— И ваша жена ходит с кошелкой в обычный магазин?

— Да, конечно, — и в магазин, и на рынок.

— А у самых высоких руководителей?

— Ну, я думаю, что у них там есть стол заказов или что-то в этом роде.

— То есть тот же распределитель, который теперь называется «стол заказов»?

— Ну, не совсем…

— Так все же, какая разница в этом — между тем, что было, и тем, что сейчас?

— Видите ли, если это и есть… вернее, если бы этого в какой-то форме не существовало, было бы нехорошо: представляете, президент и его жена должны были бы ходить, доставать товары и все такое. Все-таки, надо определенный круг людей исключить из этого… Так что, сегодня это гораздо более узкий круг — если он есть. И если есть «стол заказов», то ты заказ полностью оплачиваешь, тогда как то, что раньше было «кремлевкой», оплачивалось покупающим лишь на 50 процентов, а остальное была дотация.

— Да там и цены были другие — чисто символические! — не удержался я.

— Это другой вопрос. Я вам говорю просто, как это было — я ведь сам в ЦК работал и тоже получал там продукты. Там и качество их было другое, — задумчиво завершил он свой ответ. В контексте нынешней постсоветской жизни даже в его, Арбатова, устах это прозвучало почти ностальгически.

Потом мы снова заговорили об организации, которую создал Арбатов, но и которая создала ему нынешний его статус — об Институте США и Канады. Организация явно неординарная, с задачами чрезвычайно специфическими и весьма приближенная к самым верхам — а потому с нашей стороны было вполне естественным поинтересоваться: курировалась ли она Комитетом государственной безопасности?

— Нет, — вполне определенно и не оставляя место сомнениям, ответил Арбатов, — не курировалась. Хотя во всех организациях такого рода — и в МИДе, и в журналистских организациях — было какое-то количество их работников. И я знал их. Впрочем, может, были еще и другие, которых я не знал. Сейчас таких в институте нет. Или это те, кого я не знаю. Служившие же у нас официально были из внешней разведки, и они не были связаны с внутренними делами.

— Стало быть, внешняя разведка получала ваши рекомендации?

По-моему, впервые за всю нашу беседу Арбатов замялся:

— Нет, они, так… честно говоря… это детали, о которых не принято говорить. Иногда я просто видел, что к нам направлялись работники, которые, ну, может быть, попали в немилость, но не настолько, чтобы совсем от них избавиться. Вот такие, как Юрченко… В принципе, они, — это Арбатов, по-видимому уже заговорил о Комитете госбезопасности, — были заинтересованы в чем-то, на что я соглашался. И я оговаривал это, поскольку у меня были хорошие отношения с их руководством.

Вот в аналитической работе — да, пожалуйста! Оценка ситуации, например. «Мы, — говорил я им, — также можем высылать вам материалы разработок института, если вас они интересуют: как мы оцениваем американскую экономику, ход ее развития… или, вообще, мировую экономику, международные отношения» — это да. Но — никаких оперативных дел! В таких делах институт не должен даже на расстоянии участвовать! Потому что Институт мне кажется более важным, чем эти мелкие дела: его можно использовать для понимания Америки. А работали мы, в основном, непосредственно на руководство страны.

— А сейчас на какие средства существует институт?

— На средства Российской Академии наук. Мы финансируемся довольно бедно и потому стараемся подработать еще на Договорах.

— И ничего от правительства?.. Сколько же у вас сотрудников?

— Около трехсот.

Вспомнив, что темой нынешнего визита нашего собеседника в США является выход на английском языке его книги «Система», мы поинтересовались судьбой ее русского варианта.