Сборник статей - Личности в истории. Россия

А что же Воланд? А Воланд просто воздал по заслугам, по справедливости. Каждый получил то, к чему стремился. Кто гнался за шальными деньгами – получил фантики, настоящую цену этих денег. Кто пренебрег ответственностью перед судьбой – получил предсказанную смерть. А кто шел за внутренним голосом, обрел счастье.

Как-то Илья Ильф сказал Булгакову: «Вы счастливый человек, без смуты внутри себя». Читаешь – и хочется закричать: «Это Булгаков-то – счастливый человек?» После всего, что ему пришлось пережить, после «убитых пьес», после вынужденной немоты и жизни на грани самоубийства?

Но перечитываешь «Мастера» и понимаешь: да, счастливый. Потому что не предал себя. Потому что обрел покой – внутренний покой. Потому что не переставал слышать «вещий голос» и следовал ему до конца.

Как становятся сказочниками

С самого детства для Жени Шварца, как, впрочем, и для многих детей, все, что происходило по ту сторону книги, было живым, настоящим и заставляло трепетать его юное и доброе сердце. В Майкопе, куда он совсем маленьким переехал вместе с родителями, книги стали его первыми друзьями.

«Книги эти были сказки в издании Ступина, – вспоминал он потом. – Сильное впечатление произвели обручи, которыми сковал свою грудь верный слуга принца, превращенного в лягушку, боясь, что иначе сердце разорвется с горя… В то же время обнаружился мой ужас перед историями с плохим концом. Помню, как я отказался решительно дослушать сказку о Дюймовочке. Пользуясь этой слабостью моей, мама стала из меня… веревки вить. Она терроризировала меня плохими концами. Если я, к примеру, отказывался есть котлету, мама начинала рассказывать сказку, все герои которой попадали в безвыходное положение. „Доедай, а то все утонут“. И я доедал».

В те годы он читал роман Виктора Гюго «Отверженные», «читал не отрываясь, доходя до одури, до тумана в голове». Больше других героев ему нравились Жан Вальжан и Гаврош. Храбрый мальчик, отважно собиравший патронташи с убитых солдат, приводил в восхищение. Все было так живо, полно приключений и легкости, пока выстрел не оборвал жизнь Гавроша.

Евгений Львович Шварц

«Я пережил это как настоящее несчастье. „Дурак, дурак“, – ругался я. К кому это относилось? Ко всем. Ко мне – за то, что я ошибся, считая, что Гаврош доживет до конца книги. К солдату, который застрелил его. К Гюго, который был так безжалостен, что не спас мальчика. С тех пор я перечитывал книгу множество раз, но всегда пропуская сцену убийства Гавроша».

Когда маленького Женю однажды спросили, кем он хочет быть, когда вырастет, тот чуть слышно прошептал: «Романистом», – и сильно смутился. Родители посмеялись, и, когда он повзрослел, отправили учиться в Москву, овладевать более перспективной профессией юриста. В том, что юрист со временем превратился в сказочника, на самом деле нет ничего необычного. Подобную «карьеру» сделали и Шарль Перро, и братья Гримм, и Эрнст Теодор Амадей Гофман.

Шварц долго считал себя несостоявшимся писателем. Он начал в 20-е годы со стихов, потом писал сказки и рассказы для детей, работал в газете, сотрудничал в журналах «Еж» и «Чиж» и в Детском отделе Госиздата, много писал для тюзовской сцены. Все выходившее из-под его пера было талантливо, сверкало особым шварцевским юмором. Но при этом многие считали, что Евгений Львович принадлежит к числу тех писателей, которые рассказывают лучше, чем пишут. Друзья вспоминали, что он много лет «искал свой слог». Даже когда судьба связала его с Ленинградским театром комедии, для которого Шварц написал лучшие свои пьесы: «Тень», «Дракон», «Обыкновенное чудо», сам творческий процесс больше напоминал драму. Рассказывают, что Николай Акимов, руководивший тогда театром, иногда запирал Шварца в комнате, чтобы тот, от рождения немного ленивый и неторопливый, садился и писал новые пьесы. «Шварц – явление исключительное и драгоценное, – вспоминал Акимов. – Это я заключил рано и тогда же понял, что иметь с ним дело трудно из-за его неорганизованности – он не признавал плана и не умел его сочинить. План рождался по мере писания диалога, и тогда же возникали непредусмотренные логикой ходы и даже персонажи».

Не всем нравятся сказки

Тот, кто возьмется утверждать, что совсем не знаком с творчеством Евгения Шварца, заведомо покривит душой. «Золушка», «Снежная королева», «Дон Кихот», «Обыкновенное чудо» – эти фильмы смотрит и любит уже не одно поколение зрителей. И что любопытно, за какую пьесу или киносценарий ни брался бы Шварц, итог всегда был один – сказка. Но какие странные эти сказки…

С одной стороны, такие сказки могли появиться в любое время и в любой стране – в их основе лежат вечные сюжеты (больше всего Шварц любил переделывать Андерсена). А с другой – в каждой сказке ясно слышен пульс времени, сквозь волшебство сказочного повествования то и дело прорываются реалии ХХ века. А реалии эти были совсем не сказочные: жесткая цензура, травля писателей, сталинские репрессии, война, эвакуация. Один за другим исчезали друзья: в 37-м расстреляли Заболоцкого, в 38-м в лагерях оказался Олейников, в 42-м в отделении тюремной психиатрии от голодного истощения умер Хармс… Непросто приходилось и самому Шварцу: пьесы «Тень» (1940) и «Дракон» (1943) сняли с репертуара сразу после премьер, многие другие при его жизни даже и не ставили. Лишь в 1954 году, после смерти Сталина, Ольга Берггольц вступилась за сказочника, но к тому времени жить Шварцу оставалось всего четыре года.

Аннуанциата.Все, что рассказывают в сказках, все, что кажется у других народов выдумкой, у нас бывает на самом деле каждый день. Вот, например, Спящая красавица жила в пяти часах ходьбы от табачной лавочки – той, что направо от фонтана. Только теперь Спящая красавица умерла. Людоед до сих пор жив и работает в городском ломбарде оценщиком. Мальчик-с-пальчик женился на очень высокой женщине по прозвищу Гренадер, и дети их – люди обыкновенного роста, как вы да я.

Ученый.Но ведь это очень интересно, почему же об этом не пишут в книгах о вашей стране?

Аннуанциата(оглядываясь на дверь). Не всем нравятся сказки. Да, не всем нравятся сказки…

Шварц не политический писатель, он сказочник и посвоему, как умеет, откликается на все, что происходит в стране. Жить иначе он не может. Даже Дон Кихот у Шварца предстает в новом обличье: он труженик и воин, народный заступник и рыцарь добра. Дульсинея говорит про его «натруженные руки», Санчо просит его сказать ободряющее «словечко на рыцарском языке». А в конце устами Дон Кихота Шварц словно бы сам проговаривает свои мечты и надежды: «Сражаясь неустанно, доживем, доживем мы с тобою, Санчо, до золотого века. Обман, коварство и лукавство не посмеют примешиваться к правде и откровенности. Мир, дружба и согласие воцарятся на всем свете. Справедливость уничтожит корысть и пристрастие. Вперед, вперед, ни шагу назад!»